Фокус
Шрифт:
— Я уже ее прославила, только заочно. — Йори все-таки обнимает меня за шею и даже подтягивается, намекая, что пора мне уже взять счастье в руки ощутить его вес. Прижимается к моему лбу, в шутку бодает и говорит заговорщицким шепотом: — Потому что по паспорту я — Клейман. Ева Клейман.
— Так не бывает! — ржу я. — Клейман? Серьезно, женщина?!
— Серьезнее некуда. — Йори задирает нос, кажется, до самой луны. — Так что, мужчина, я останусь на своей фамилии!
Я прижимаюсь к ее губам, но нам слишком хорошо, чтобы целоваться, поэтому мы просто хохочем на всю улицу, а я, с трудом продираясь в словах, искренне обещаю собственной рукой вычернить в паспорте ее «родную» фамилию, и
А еще я обещаю, что заберу всю ее обувь, если она еще хотя бы раз подумает о том, чтобы от меня уйти. Обещаю превратиться в домового и развесить кроссовки и ботинки на люстрах так высоко, что она не достанет их даже с табуреткой. Выдумщица с самым серьезным видом обещает найти большую иглу и толстую нитку, и пришить меня намертво: сердце к сердцу.
И когда прикладывает ладонь к моей груди, и смотрит так, будто во мне сосредоточился весь ее мир, я слышу громкий, почти до секундной глухоты щелчок. Так странно. Как будто во мне все это время медленно тлела дорожка из пороха и только что она достигла своей цели: взорвала мой мозг осознанием необходимости всегда быть рядом с этой женщиной. Не временно, не на неделю и точно не для спасения моей дочки. Я просто хочу быть с ней всегда: видеть, как она возится на кухне в моей футболке, слышать, как смеется, как сидя на подоконнике с чашкой кофе о чем-то думает, как сосредоточенно смотрит в экран ноутбука, когда работает. Вот так, за секунду, оказывается, что в моей жизни не остается вещей, которые мне бы хотелось делать одному. Везде, даже в каких-то самых дурацкий фантазиях, Йори рядом, со всей придурью творческой личности, со своими смешными разноцветными носками и за руку с моей дочерью.
Надо сказать Антону, что теперь я знаю, как это, когда щелкает.
— Собирай все свои вещи — я тебя забираю, выдумщица.
— Насовсем? Всю? — Она распахивает глаза с какой-то детской наивностью, как будто я предложил что-то абсолютно нереальное.
Но и мне в эту минуту не по себе, потому что я был уверен, что уже никогда не сделаю этот шаг: не позволю женщине войти в нашу с Совой жизнь. Пытаюсь отыскать в себе что-то вроде страха, но на душе спокойно. Наверное, тот внутренний щелчок был от взрыва моей системы безопасности, блин!
— Насовсем и всю, вместе с твоим цирком тараканов и Писающим демоном, — пытаясь играть в серьезного Андрея, отвечаю я. — Так что лучше поторопись.
— А то передумаешь? — хмурится Йори.
— Нет, просто брошу в машину прямо вот в этом, а твоей бабушке скажу, что во мне есть цыганская кровь.
Глава пятидесятая: Андрей
Я очень люблю своего брата, хоть иногда он тот еще циничный ублюдок — даже больше, чем я сам. И его чокнутая на всю голову жена тоже мне нравится, особенно, когда они втроем с Йори и Соней утраивают игры с кукольным театром или, обложившись горами конструктора, строят замки, пока мы с Антоном разбираемся в тонкостях предстоящей войны с Яной. И за время, что я провел сам, далеко от семьи, мне очень классно чувствовать себя рядом с родней.
Но есть одно огромное «но».
Мы с Йори продолжаем ходить вокруг друг друга, и пускать слюни на мысли о том, чем займемся, когда останемся одни. В субботу вечером, когда я возвращаю свою выдумщицу домой, во мне еще живет шальная мысль, что мы найдем время и возможность, наконец, блин, заняться сексом, но она умирает смертью храбрых, потому что мой брат с женой спят на диване, а мы с Йори, пусть и в моей большой кровати. Но вместе с Совой, которая укладывается между нами, словно маленький страж целомудрия. Так что мне остается только, подперев голову кулаком, смотреть, как выдумщица вслух и в ролях читает для Совы сказку о приключениях Совенка. И, надо сказать,
А потом я и сам не замечаю, как вырубаюсь, и только сквозь сон чувствую, как Йори на цыпочках идет по комнате, чтобы укрыть меня одеялом. Когда сонным голосом говорю ей, что она — моя защитница, шепотом смеется и обещает чутко оберегать наш сон.
Я засыпаю под мерный звук ударов по клавиатуре ноутбука.
В общем, при всей мой горячей любви к родне, я почти пританцовываю от счастья, когда машу рукой выглядывающим через окно поезда Антону и Тане. На улице уже девять, и на обратную дорогу домой уходит еще почти два часа, но когда переступаем порог квартиры и Соня начинает громко зевать, мы с Йори переглядываемся, как могут переглядываться только два голодных и жадных друг до друга человека.
Даже не помню, как мы ужинаем, кто убирает со стола, кто потом моет совсем почти засыпающую Соню. У меня какая-то одержимость ею, голод, потребность на сверхуровне. И дело совсем не в том, что у меня реально давно не было женщины. Дело в том, что свою женщину хочется всю сразу, по-всякому, так много раз, чтобы на утро не было сил даже ногу поднять с постели. Свою женщину хочется до одури, до глубокой острой потребности оставить на ее теле отпечатки своих поцелуев. И, чего уж там, затрахать ее языком и членом, чтобы она стала зависимой от меня, как от наркотика.
Интересно, как она кричит? Сможет ли сдержаться? Будет ли просить еще или говорить пошлости? Как далеко позволит мне зайти? От количества пошлостей, которые хочу сделать с ней и впервые попробовать, голова кругом и от предвкушения кровь приливает к члену почти мгновенно.
В общем, к тому времени как моя выдумщица выходит из спальни с книжкой в руках, я настолько заведен, что в два шага, словно псих, набрасываюсь на нее почти у самой двери. Она тихо охает, когда я прижимаю ее к стене, буквально распинаю, заводя ее руки над головой.
— Мне нравится, что ты носишь мои футболки, — говорю я, шепотом притрагиваясь к ее губам. — И что ты ничего под них не одеваешь.
Йори издает странный всхлип, и когда я отодвигаюсь, чтобы получше рассмотреть контуры ее груди под футболкой, тянется следом. Приходится выразительнее прижать ее запястья к стене, взглядом приказать быть послушной, тихой и смирной. Вообще не уверен, что способен на нежности, потому что в воспаленном мозгу есть только острая потребность обладать этой женщиной именно сейчас, без долгих прелюдий. Хотя бы первый раз, а все «сладости» оставить на потом.
Но хотя бы что-то сегодня она точно попробует, и судя по выразительному взгляду мне на губы, в эту секунду мы думаем об одном и том же.
— Хочешь мой язык, маленькая? — Я отпускаю ее руки, чтобы жестко, сильно, обхватить ее грудь ладонью, почувствовать приятную твердость упирающегося в кожу соска. — Не сделаю, пока не скажешь.
— Бессердечный мужчина, — вытягивается на носочках моя выдумщица. — Хочу, хочу…
Я бы сделал это прямо сейчас, без лишних слов и игр, потому что уверен — она взлетит так высоко, как прежде не летала. Но все же с каким-то садистским удовольствием хочется потянуть время, поэтому снова прилипаю к ней, провожу пальцами по бедру, прихватываю край футболки и тяну вверх, до самого дрожащего от предвкушения живота. Провожу пальцем вокруг пупка, накручиваю круги, пока Йори не начинает жалобно скулить и пытаться потянуться еще хоть немного, чтобы мои пальцы оказались ниже. Приходится еще раз сжать ее грудь, усмирить жестом хозяина. И наслаждаться покорностью в зеленом взгляде. Почему-то ее податливость — это как особенный афродизиак для сегодняшней ночи: закручивает мое желание в такое сумасшедшее торнадо, что разрывает изнутри.