Фонтаны на горизонте
Шрифт:
К вечеру Геннадий Алексеевич снова спустился на берег, но на этот раз он был один. Капитан-директор медленно шел по городу, не обращая внимания на прохожих. Он был погружен в печальные мысли. «Из всех, кто начинал с капитаном Лиговым, из тех, кто унаследовал его дело, остался я один, — думал он. — В далеком Ленинграде давно лежат в могилах мой отец и Невельской. На забытом берегу бухты Счастливой Надежды покоится Мария. Лигов — на дне моря, может быть, рядом с Клементьевым. Нет брата Ивана, нет Джо... Всех их убили».
Северов свернул на пустынную улицу, ведущую к городскому
Геннадий Алексеевич в растерянности остановился. Где же искать могилы дорогих людей? Он скользнул взглядом по кладбищу, на которое от высокой сопки падала густая предзакатная тень, и увидел человеческую фигуру возле кладбищенской сторожки. Северов подошел поближе. Старик, неторопливо коловший дрова, отложил топор, вытер рукавом потный лоб и, выслушав посетителя, сказал:
— Могилки супругов Северовых, значит, ищете? Как же, знаю. Они рядом и лежат. Мужа-то, говорят, отравили норвежцы. Ну и жена вскорости к нему пришла. Как же не знать. А вы им родственником доводитесь?
Не дождавшись ответа, старик зашагал в глубь кладбища и продолжал что-то бормотать себе в бороду. Северов молча следовал за ним.
— Вот... тут. — Сторож отошел в сторону, и перед Геннадием Алексеевичем открылись два небольших холмика, поросших травой. Вид у могил был запущенный. Капитан снял фуражку и долго стоял перед дорогими могилами, пока сумерки не скрыли от его глаз скромные надписи на деревянных обелисках, увенчанных железными звездами.
Когда Северов вышел с кладбища и перед ним засверкали огни большого города, его снова обступили привычные заботы о флотилии. Скорее, скорее в море. Только делом он должен почтить их память...
На базе Геннадий Алексеевич сразу же зашел к Степанову и сказал:
Завтра выходим в море. Согласен?
Да — помполит с улыбкой смотрел на капитан-директора, — у тебя сейчас такое выражение лица, словно ты собираешься идти на приступ вражеской крепости.
Ты почти угадал, Михаил Михайлович, — кивнул Северов. — Наш промысел похож на сражение, которое мы должны обязательно выиграть.
Мы его выиграем, — уверенно подтвердил помполит. На «Приморье» заканчивалась разделка кашалота. Выйдя на палубу, Северов и Степанов услышали голос Данилова:
– Ты, Ваня, играй на лебедке, как на гармошке, вот тогда и будет дело!
– Ну хорошо, — откликнулся лебедчик, — давай еще разок попробуем.
Северов и Степанов подошли к площадке в тот момент, когда включили лебедку. Послышался сочный треск. Помполит увидел, как голова кашалота вдруг враз отделилась от туловища.
— Ну вот и все! — Данилов облегченно вздохнул и полез за табаком. — Теперь, ребятки, по чарке мы заслужили. Пойдем малость повеселимся...
Данилов увидел Степанова, смешался и, как бы оправдываясь, объяснил:
По одной не грех, товарищ помполит, устали — страсть!
Заслужили, — кивнул Степанов. — И я с вами за компанию.
Вот это хорошо! — раздался чей-то веселый голос.
По одной только, — улыбнулся Степанов. — Вам еще много работы.
Северов ушел к себе в каюту. Степанов проводил его взглядом: «Пусть побудет один».
Геннадий
Северов перечитал письма. Вот и последнее письмо Сони к Ивану, которое было найдено в номере гостиницы около мертвого Ивана Алексеевича. В нем Соня писала мужу о том, что скучает и что скоро приедет в Петропавловск, о своей любви, и Северов не стал дальше читать. Эти слова мог читать только Иван. Медленно листал Геннадий Алексеевич рукопись отца и брата. Перед ним проходили картины прошлого, вспоминались далекие дни.
Грауль был доволен стоянкой в Петропавловске. Он много времени проводил в городе, обошел его и без устали щелкал фотоаппаратом. Поднимался он и на Петровскую гору, откуда вся Авачинская губа была видна как на ладони. Здесь Грауль израсходовал целую катушку пленки.
– Наш гарпунер — мировой фотограф! — говорил Слива, позируя Граулю.
Он снимал со страстью начинающего фотолюбителя — много, не жалея пленки, не откладывая на долгий срок проявление негативов и печатание снимков, и на другой же день вручал морякам карточки.
Однажды Слива с невинным видом спросил Можуру:
– Вы не знаете, в какую приблизительно сумму можно оценить вот этот залив и город?
Не задавайте мне глупых вопросов!
Вы думаете, я для себя прицениваюсь? — не унимался боцман. — Нет, я не нахожу большого удовольствия в частной собственности и недвижимом имуществе. Я хочу прикинуть, какое количество государственных казначейских билетов, обеспеченных золотым запасом, должен будет выложить Грауль.
При чем тут Грауль? — удивился Можура.
Наш гарпунер так старательно снимает эту панораму, — Слива широко обвел рукой. — Снимки он повезет своей молодой супруге и уговорит ее немедленно выехать сюда на собственной яхте для поправки расшатанного проклятым капитализмом здоровья.
Грауль будто заметил, что о его увлечении фотографией уже начали поговаривать, и стал реже выносить аппарат.
2
«Труд» и «Фронт» вышли из Петропавловска на поиски китов. Первые сутки прошли без результатов, зато на следующий день китобои напали на крупные стада, уходящие на север. Преследуя китов, суда вышли в Кроноцкий залив. Здесь фонтаны виднелись со всех сторон. Чтобы не мешать друг другу, китобои разошлись в разные стороны и начали охоту. Андерсен заметил вблизи берега животных с коротким, но очень толстым телом. Они часто выпрыгивали из воды, поднимали волны, размахивали длинными грудными плавниками, грузно падали, ныряли, вскидывая хвосты.
— Веселый кит! [50]
Веселый к и т — так китобои называют горбачей за их прыжки из воды. — обрадовался гарпунер. — Легкая добыча.
«Труд» подошел к ним близко. Киты плыли друг за другом по кругу — точно вели хоровод. Андерсен быстро загарпунил горбача. Он оказался живучим. После долгой буксировки норвежец выстрелил вторым гарпуном.
Когда горбач перевернулся, показав свое бело-розовое брюхо, к нему подплыло несколько китов, и гарпунер на выбор убил еще двух.