Фонтаны на горизонте

Вахов Анатолий Алексеевич

Дядя Митя лично пригласил Нильсена к ужину. Олаф был польщен. Кок на советском судне — это не просто кок. А здешний кок — дядя Митя — и вовсе особенный человек: его очень уважает капитан; Нильсен видел однажды, как дядя Митя что-то говорил капитану, а тог слушал его с видом человека, которому советуют что-то хорошее, нужное.

Вот и сейчас за столом, на котором были расставлены вкусно приготовленные блюда и даже стоял графинчик с русской водкой, дядя Митя сидел по правую руку от

капитана.

Все подняли рюмки за успех «Фронта», за

успех Нильсена и выпили. Капитан отрезал от пирога кусок и положил Нильсену на тарелку. Гарпунер растерялся: такой чести он не ожидал. Старый, бывалый моряк, он почувствовал, как у него в горле что-то защекотало и запершило.

— Как вы смотрите, мистер Нильсен, — обратился к нему Шубин на английском языке, — если мы вызовем на соревнование команду «Труда»?

Нильсен сначала не понял, о каком соревновании идет речь. Да, он много слышал, что в России соревнуются, но как это делается, что это означает — он понимал плохо.

В разговор вмешался дядя Митя и так просто и понятно разъяснил Нильсену сущность соревнования, что гарпунер даже удивился: почему он сам об этом не догадался? Это очень заманчиво — быстрее всех выполнить план! А если удастся еще сверх плана добыть китов? Конечно, сколько удастся. Нет, не так! Нужно дать слово, что, кроме положенного количества он, Нильсен, убьет еще, допустим, пять китов, и во что бы то ни стало это надо сделать. За это ему будет почет и уважение. Судно получит красный вымпел, а Нильсена назовут ударником, — так называют лучших.

Да, все это очень заманчиво, но Нильсен должен подумать: шестьдесят китов — мировая норма гарпунера, а он не знает, сумеет ли добыть столько китов, не говоря уже о дополнительных.

Ночью Нильсен проснулся с тревожным чувством: кажется, он совершил какую-то оплошность. Сон исчез. Нильсен вспомнил, что в конце ужина он сказал русским:

«Вы вызываете на соревнование «Труд»? Хорошо, вызывайте, но я, Нильсен, не буду в этом участвовать».

Да, да. Он так и сказал, а русские посмотрели друг на друга и виду не подали, что он их обидел. Нет, Нильсен, ты неблагодарный человек. Русские тебе столько добра делают, к гарпунной пушке тебя поставили, а ты не согласился на их предложение. И уж раз они это говорят, значит, уверены, что ты можешь добыть шестьдесят пять китов, как были уверены в том, что ты способен стать гарпунером.

Нильсен покрутил в темноте головой. Нет, он поступил не как моряк. Выходит, что он пренебрег товарищами по судну. А что если русские на него рассердятся? Откажут ему в гарпунерстве? Тогда опять безработица! Да и Союз гарпунеров может не простить, что Нильсен без разрешения встал за пушку.

Забыв зажечь свет, Нильсен торопливо натянул на себя одежду и вышел «а палубу. Судно стояло около ярко освещенной базы. На разделке китов работали круглые сутки; у борта базы качались огромные темные туши.

Шубина на судне не оказалось. Нильсен направился к дяде Мите.

Дядя Митя, к удивлению Нильсена, не спал и не возился у плиты. Он сидел за столом перед раскрытой

книгой в красном переплете и что-то выписывал из нее в ученическую тетрадь.

«Поварская книга», — решил Нильсен.

Увидев гарпунера, кок неторопливо снял очки и заложил ими раскрытую книгу. Нильсен, волнуясь и приглаживая ладонью волосы, говорил:

— Я тогда поторопился с ответом. Я хочу, как это... соревноваться с Андерсеном. Я убью шестьдесят пять китов и хочу, чтобы русские не думали, что Нильсен неблагодарный человек, что он не хочет дружно жить с русскими товарищами, — последние слова он произнес не совсем

уверенно.

– Вы очень хорошо решили, Нильсен, — сказал дядя

Митя, протягивая ему руку. — Очень хорошо!

– Я не один буду соревноваться? — спросил с плохо скрываемой тревогой Нильсен. — Меня поддержит команда «Фронта»? Так?

– Да с вами будет вся команда, — кивнул кок. — Садитесь. Вы спать не хотите?

— О, какой сон! — махнул рукой Нильсен.

Он широко раскрытыми глазами смотрел на книгу. На ее темно-красном коленкоровом переплете было вытиснено одно слово. И хотя оно, это слово, было написано по-русски, гарпунер прочитал его: «Ленин».

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

На базе все еще не успевали с разделкой китов. Сбросили за борт и взорвали тушу одного горбача, а за ним — протухшую голову кашалота. Северов и Степанов подошли к Данилову, который никак не мог «обжить», как он говорил, носовую площадку.

Видел, что полетело за борт? — спросил Степанов.

Глаза у меня хорошие, — нахмурился Данилов.

Хорошие, говоришь? А как же ты не заметил, что в воду мешок денег бросили, — вмешался Северов. — Надежда на тебя, Никифорыч.

Голову кашалота за борт, а у самого голова трещит, что делать-то? — обратился Данилов к капитан- директору. — У нас есть две пилы, одна большая, другая поменьше — для распилки мяса и костей. Ребятки мои приспособились их пускать.

Так чего же жалуешься? — удивился Степанов. — Начинай!

Начать дело нехитрое, да как кончишь? — вздохнул Данилов. — Как такую махину, — он указал рукой в сторону борта, куда сбросили голову кашалота, — приладишь к пиле, когда в ее хайло вся моя бригада входит? А с ножами тоже не подступишься — кости прямо железные. Вон у того кита, что Ли Ти-сян разделывает, башка такая, каких я не видывал.

Придется сегодня технический совет собрать, — сказал Северов,

Суды-пересуды ничего не дадут, — безапелляционно заявил Данилов- — Надо практикой до всего доходить.

У Ли Ти-сяна работа шла хорошо. Он оказался умелым бригадиром: по-своему переставил людей, и теперь четыре лебедки одновременно снимали полосы жира. Пока их у люков секли ножами на куски, тушу переворачивали.

Разделка шла непрерывно, точно на конвейере. За сутки бригада «обдирала», как говорили рабочие, двух китов.