Фонтаны на горизонте
Шрифт:
— «Труд» живого кита привел! Китовый вальс танцуют!
Орлов в первую минуту we знал, что предпринять. Изумленный Журба ждал его команды. Капитан приказал освободить кита. Кашалот отошел от судна и застыл. Агония прекратилась. Он был мертв.
Взбешенный Орлов, чувствуя себя опозоренным, подогнал тушу кита к «Приморью». Андерсен, сидя в своей каюте за бутылкой коньяку, гадал, как истолковать случившееся — доброе ли то было предзнаменование или это сигнал о могущем случиться несчастье? Бутылка была пуста, а гарпунер все еще не мог решить этого вопроса. Он отправился
Журба, выслушав норвежца, решил использовать его сомнение для пользы дела и убежденно сказал:
— К лучшему это. Кит показал, что уступает место другим.
— Верно, верно! — обрадовался Андерсен. Довод боцмана показался ему убедительным.
Объяснялись они на какой-то дикой смеси слов из различных языков, но отлично понимали друг друга. Когда гарпунер ушел, Журба вздохнул:
— Пропащий человек.
Орлов поднялся на базу. Здесь гудели лебедки, шипел пар, слышались голоса рабочих, разделывавших тушу кита.
— Майна помалу! Вира! Вира! Стоп! Так!
Площадка была залита ярким светом прожекторов. Орлов видел, как, надрезав полосу жира, рабочие зацепляли ее крючком спускавшегося со стрелы стропа. Пятитонная лебедка тащила полосу сала вверх, а рабочие внизу подрезали ее, отделяя от мяса.
Работа приостановилась только тогда, когда с боков кита был снят весь жир. Требовалось повернуть тушу, и ее стали обвязывать тросами.
— Добрый вечер, капитан! — услышал Орлов рядом с собой знакомый женский голос.
Он обернулся. Перед ним, чуть вскинув голову, стояла Нина Горева. Орлову была приятна встреча с девушкой. Он позабыл о случае с кашалотом и как можно приветливей поздоровался.
— Мне сказали, что вы танцуете с китами? — спросила Горева. Ей нравилось дразнить Орлова.
— В море больше не с кем, — улыбнулся капитан. Девушка, засмеявшись, скрылась в темноте. А Орлов
еще долго стоял на палубе, думая о том, смеется ли она над ним или просто шутит.
... Киты в районе стоянки флотилии стали попадаться реже. Они уходили на север. «Приморье» покинуло хорошо укрытую от ветров бухту и вышло в открытое море. Навстречу катились свинцово-черные косматые волны. Низко неслись рваные тучи, тоскливо посвистывал ветер. Море хмурилось, недобро вспыхивало тусклыми искрами, шумело все громче, поднимая пенящиеся гребни.
На базе продолжалась разделка кита. Данилов спал не больше трех—четырех часов в сутки. С лебедками дело подвигалось быстрее, но не так быстро, как требовалось. Много времени уходило на то, чтобы перевернуть почти стотонную тушу голубого кита. Сало с блювала было снято лишь на четвертые сутки. Цех вытопки работал круглосуточно, однако жир выходил низкосортным — сказывалась медлительность разделки.
Десять котлов в цехе переработки, предназначенные для вытапливания жира из костей, бездействовали. Из-за отсутствия сырья простаивал и туковый цех, не использовалась консервная установка. А испорченное сырье десятками тонн летело за борт.
Северов повел флотилию в Петропавловск, рассчитывая разузнать там о местах скопления китов, подыскать опытных лебедчиков,
Оленька сидела в лазарете возле койки Курилова и читала лежавший у нее на коленях журнал. Тяжелая черная коса, переброшенная на грудь, выделялась на белом накрахмаленном халате. Лицо девушки часто меняло выражение.
Курилов боялся пошевельнуться, чтобы не отвлечь девушку.
Она, как видно, почувствовала его взгляд и, повернув к нему голову, заботливо спросила:
— Что же, проснулись и не говорите? Они внимательно смотрели друг на друга.
Не хотел мешать вам, — признался Леонтии. — Вы так внимательно читали. Что, очень интересно?
Очень. Роман «Как закалялась сталь». Вот!
Она подняла журнал и показала Леонтию заголовок.
Наверное, скучный. И название какое-то странное, — сказал Курилов.
Что вы? Очень интересный роман про комсомольцев, про войну. Вот слушайте. — И, не дожидаясь ответа, Оленька начала читать.
Вначале Леонтий вслушивался в мягкий девичий голос. Он был какой-то особенный, певучий. Потом незаметно увлекся тем, о чем рассказывалось в романе, стал следить за судьбой Павки Корчагина. Они не слыхали, как тихо растворилась дверь и в лазарет вошел Степанов.
— Гутен морген! — поздоровался он по-немецки. Курилов ответил по-английски, но Степанов отрицательно покачал головой:
— Не понимаю. Говори по-немецки. Курилов в недоумении смотрел на помполита.
А я-то на тебя надеялся, думал, что моряк свое слово сдержит! — сказал Степанов. — Ты же обещал немецкий учить за Можуру.
Так это же была шутка, товарищ помполит, — удивился Курилов.
Таких шуток не признаю, — Степанов присел рядом с Оленькой. — Покою тебе не дам, пока ты со своим гарпунером на его языке свободно говорить не станешь. Учебники тебе сегодня вот она принесет. — Он хитро прищурился, посмотрел на Оленьку. — Вдвоем и занимайтесь — веселее, лучше. А экзаменовать вас буду я. Как ты на это смотришь, Оленька?
А зачем мне немецкий? — спросила Оленька.
Знание иностранных языков, даже хотя бы одного, позволяет человеку узнать много нового, интересного! нужного.
Оленька промолчала, потом решительно сказала:
— Согласна!
— Смотри на часы! — предложил Данилов.
На полный оборот туши уходило двадцать минут.
— Во, видел! — Данилов от удовольствия крякнул.— Теперь давай нам китов хоть по штуке на день — сделаем!
– Верно, ребята?
– Верно! — дружно поддержали Данилова рабочие.
Настроение на площадке изменилось. Степанов вытащил пачку папирос, к ней потянулись руки, в пачке осталась лишь одна папироса — для самого Степанова.
А все-таки плохо наше дело, — сказал Северов.
Верно, плохо, — поддержал Степанов.
На площадке стало тихо. Люди недоумевающе переглянулись, притихли. Они ожидали, что командиры флотилии будут поздравлять их, вместе с ними радоваться успеху, а они говорят такие слова. Данилов бросил папиросу за борт, выжидающе посмотрел на помполита и капитана.