Фонтаны на горизонте
Шрифт:
Товарищи вышли из ресторана на душную улицу и направились в порт.
Слива, зорко поглядывая по сторонам своими быстрыми черными глазами, говорил:
— Отсюда пойдем во Владивосток. Там наш порт приписки... Смотри, какая блондинка у витрины стоит — Мэри Пикфорд![40]
М э р и Пикфорд — американская киноактриса, пользовавшаяся широкой известностью в 20—30-х годах. Народ подобрался стоящий — мечта капитана. Наш кэп — старый морж. Фамилия его почти моржовая — Можура.
Курилов покачал головой. Слива схватил его за руку, сверкнул глазами в сторону панели:
— Эх, какая брюнеточка! Вот бы ее подцепить на бук сир...
Леонтий улыбался, хорошо зная товарища. Слива только на словах — законченный донжуан. Проводив взглядом женщину, Слива нарочито громко вздохнул и, прикрыв глаза, продолжал:
— Тебя обязательно зачислят, или не я Слива. Вот кем бы тебя сделать? Знаешь что? — он даже схватил Курилова за локоть. — У нас наблюдателя нет. Убей меня мама, если ты не классический бочковой!
Ты подожди, Филипп... — начал Курилов. Но боцман перебил его, помахав кому-то рукой:
Эй! Укротитель китов!
К ним подошел моряк с тонкой юношеской фигурой. Его синий китель, несмотря на жару, был застегнут на все пуговицы и крючки. Над левым карманом поблескивал маленький комсомольский значок.
— Петр Турмин! — театральным жестом представил его Курилову боцман». — Наша могучая смена. Впервые идет в кругосветку!
Турмин сдержанно улыбнулся.
— Протяните свою интеллигентную руку моему другу, — сказал Слива. — Ковыляй с нами до порта. — при гласил он Турмина.
В посту грохотали лебедки. Над головой проплывали в сетках бочки, тюки. Непрерывной лентой тянулись по конвейерам в широко раскрытые двери пакгаузов мешки с рисом и мукой, аккуратные с пестрыми наклейками ящики с апельсинами и яблоками. С берега на пароходы грузились металлические балки, машины в решетчатых ящиках.. Моряки шли мимо пароходов под иностранными флагами. Курилов рассеянно читал названия судов и портов, к которым они были приписаны.
– Стоп!
– неожиданно крикнул Слива. — Вот она, наша мамочка-база.
Они остановились около большого стотридцатиметрового судна. Курилов с недоумением смотрел на поднятую, тупо срезанную корму. В ней был огромный четырехугольный вырез, начинавшийся у самой воды и доходивший почти до юта[41]
Ют - кормовая часть верхней палубы. От воды же шла и покатая площадка к верхней палубе.
— Что это за ворота? — удивленно спросил Курилов. Слива тоном экскурсовода заговорил:
— Эта «калиточка» называется слипом, через нее будут втаскивать китят для стрижки и бритья.
На палубе была видна сложная система стрел и лебедок. По широкому трапу сновали рабочие, матросы. В стропах поднимали какой-то груз.
По всему чувствовалось, что судно готовится к выходу в
Слива торопил Курилова:
— Не становись на якорь. Идем к нэпу.
Петр Турмин уже куда-то исчез. Моряки вошли в кирпичное здание, на дверях которого была прибита картонка с надписью: «Китобойная флотилия «Приморье». В длинном коридоре Слива остановился перед дверью с надписью: «Китобойное судно «Шторм» и открыл ее.
— Разрешите войти, товарищ капитан?
Голос Сливы теперь звучал по-деловому. Сам он подтянулся, собрался. За столом сидел широкоплечий пожилой моряк с отвисшими запорожскими усами. Прищуренные глаза под взъерошенными бровями точно высматривали какую-то далекую цель. В густых волнистных волосах светилась седина. Это и был тот самый капитан Можура, о котором говорил Курилову боцман.
— Матрос Курилов прибыл со мной для несения службы на китобойном судне «Шторм»! — лихо доложил Слива и указал головой на Курилова.
Можура жестом приказал боцману умолкнуть, быстрым хмурым взглядом окинул лицо, фигуру Курилова и, видимо, остался доволен. С едва заметной под усами улыбкой капитан сказал:
Как же так выходит, товарищ Слива? В команду нашу товарищ Курилов еще не принят, а вы уже докладываете, что он прибыл для несения службы.
Илья Петрович, — протяжно проговорил Слива. Глаза его лукаво поблескивали. — Вы же сами отдали мне приказ настоящих моряков подбирать. Вот я и привел. Курилов мой морской брат...
Давайте знакомиться, — обратился Можура к Курилову и указал на стул.
На широком грубоватом лице капитана все было крупным: нос, губы, подбородок. Коричневую кожу, выдубленную непогодой и годами, покрывала паутина морщин. Можура несколько секунд молчал, занявшись трубкой, затем в упор посмотрел на Курилова и сказал:
— Расскажите о себе.
На следующий день Курилов был приглашен к помполиту флотилии Степанову. Провожая Леонтия, Слива давал наставления:
— С этим ухо держи востро. Чуть зазеваешься — проглотит, как акула ржавую консервную банку, у-ух!..
— Что, строг? — спросил Курилов. Боцман, не отвечая, махнул рукой.
У Сливы были причины опасаться помполита. Как-то он явился в порт навеселе и попал на глаза Степанову. Помполит пригласил моряка к себе в кабинет. Через час Слива вылетел оттуда с испариной на лбу. На следующий день беседа продолжалась. О чем с ним говорил Степанов, Филипп Филиппович никому не рассказывал.
Курилов постучал в дверь кабинета помполита и получил приглашение войти.
Степанов — рослый человек, для которого комната казалась тесноватой, — стоял над развернутой на столе картой. Он поднял навстречу Курилову моложавое, чисто выбритое лицо. На нем была полувоенная форма из серого коверкота. Над правым грудным карманом - орден Красного Знамени.*