Foot’Больные люди. Маленькие истории большого спорта

Казаков Илья Аркадьевич

Это была вторая наша свадьба. То есть первая.

Мы расписались во Владикавказе, потому что никак не могли решить – идти в подмосковный или столичный загс, чтобы всем было удобно. Сомневались. Точнее, я сомневался. Жена сказала:

– Ты в семье главный, дорогой. Ты же мужчина. Как скажешь, так и будет.

Я думал-думал, а потом позвонил Сережке Таболову. Как пишет Википедия, «российскому государственному деятелю». Моему другу.

– Ты меня давно в гости звал, могу на майские праздники приехать.

–

Конечно!

– Я с невестой приеду.

Он обрадовался, хотя и понимал, чем ему это грозит. Сережа был не женат. И все постоянно хотели его женить.

Так и вышло. Каждый человек во Владикавказе, поздравлявший меня, говорил ему:

– Ну а ты когда?

У него хватало сил отстреливаться…

Я подумал немного и перезвонил:

– Слушай, а ты сможешь договориться, чтобы нас без очереди расписали? Чтобы месяц не ждать?

– Ха! – воскликнул он, точно всемогущий джинн. – Ха-ха-ха!

Когда мы вернулись домой, я еще раз посмотрел в наши паспорта с разными датами бракосочетания и сказал:

– Надо бы и в Москве тогда отметить.

– Как скажешь, дорогой, – ответила жена.

За свадебным столом в Фиагдоне она, вопреки традициям, сидела рядом со мной. Вела себя так, что старший в итоге меня спросил:

– Она точно у тебя не осетинка? Ведет себя как кавказская женщина: не говорит раньше мужчины, не говорит после мужчины и не говорит вместо мужчины.

За семь лет многое изменилось, конечно.

Жена опаздывала уже на час. Гости собрались к полудню, потому что в три часа тренерам надо было ехать на финал Кубка. Семнадцатое мая 2008-го. День накануне первого сбора перед Евро.

Гус теперь подошел сам. Обнял и даже не спросил: «И где же она?» Просто сказал:

– Послушай старшего друга. Заведи себе собаку. Лучше – прямо сегодня.

– Зачем? – не понял я.

– Даже если ты придешь домой в три ночи, собака все равно будет тебе рада.

Если бы я не знал его, то подумал бы, что он шутит.

Но тут я услышал голосок жены, сказавшей «спасибо» гардеробщику. Она шла по лестнице, я подошел к ней и повел здороваться с гостями.

– Эй, – сказал ей Гус, – теперь я понимаю, почему, когда я вижу Илью, то слышу, как птицы поют.

И потом повторил это в тосте, изобразив щебетание птиц.

Было весело. Особенно моему старому подмосковному другу. Он отказался ехать на такси, и в вагон метро его грузили три слабые женщины. Они уходили со свадьбы последними, и официанты с интересом наблюдали, как он и дамы по очереди садились на шпагат у рояля.

В итоговом счете была позиция: двадцать шесть порций виски. Кроме него, виски пила только одна девушка. Официанты клялись, что приписок не было. Я и сегодня им не верю.

А мы поехали домой около пяти, оставив часть гостей веселиться. Слуцкий малодушно сбежал за час до нас. Два

медленных танца с Фатей Гамми подряд под любопытствующими взглядами зала – я его понимаю.

Мы с Машей заскочили домой, переоделись и побежали вниз в поджидавшее такси. Надо было ехать в «Президент отель» на юбилей Петракова. Мы поднялись на лифте, чуть пьяные и счастливые, вошли. Ведущим торжества был Нобель, тогда совсем еще юный. Застолье шло часа полтора, и всем было уже совсем хорошо.

Валера посадил нас за стол с Газзаевыми, Шевчуком и Обориными. Поближе к себе. Газзаевых Маша знала, Шевчук ее сразу обаял своим юмором, но Оборин почему-то понравился ей больше остальных. Он был сух, сдержан, и ей стало казаться, что он очень похож на Бунина. Настолько, что она даже порывалась называть его Иваном. Я какое-то время поправлял.

– Вот вы стихи любите? – допытывалась она. – Поэзию?

Жена Оборина сидела рядом, слушала и говорила, что она поэзию не любит. Очень веселая, яркая женщина, но совершенно иного склада, чем муж.

– Как же они не подходят другу другу! – шептала мне жена. – Посмотри! Они совсем разные. Они ведь даже не общаются, сидя рядом. Он ни слова ей не сказал за вечер, даже не прикоснулся.

Жена Оборина действительно больше говорила с Шевчуком, кокетничала с ним напропалую. Сергей в итоге отвернулся от нее, сел боком.

– Поэзию люблю, – сказал он медленно. – Но давно не читал.

Жена обрадовалась:

– Кого?

– Есенина, – сказал он.

– Тогда прочтите!

Оборин удивился. Посмотрел в зал. Там танцевали, и лучше всех – супруга Гаджиева. Мне бы читать стихи тут точно не захотелось.

– Здесь?

– Не хотите здесь, пойдемте на балкон, – сказала Маша, окончательно его сконфузив.

На балконе дул ветер. Как-никак, девятый этаж. Я смотрел на Якиманку и наслаждался происходящим.

– Ну, читайте же!

Он спросил:

– Вы серьезно?

– Конечно. Ведь стихи – это возможность сказать что-то очень эмоциональное человеку. Подействовать на него. Вот если ваш футболист сделает что-то очень плохое во время матча, что вы ему скажете?

Оборин внимательно посмотрел на нее и ответил:

– Я скажу ему, что он мудак.

Жена почему-то обрадовалась.

– Вот видите! А если прочтете стихи, то он, может быть, изменится к лучшему.

– Лучше прочтите, – сказал я. – У нас сегодня свадьба. Пусть это будет вашим подарком.

Он прочел. Хорошо прочел, между прочим.

Мы вернулись за стол. Жена Оборина сидела, уже обнимая Шевчука. Оборин остался курить на балконе. Я подумал: хорошо, что он этого не видит.

Жена Оборина посмотрела на нас и сказала:

– Какие же вы молодые, сколько у вас впереди! Смотрю на вас и вспоминаю, как мы с Володькой расписались…