Foot’Больные люди. Маленькие истории большого спорта
Шрифт:
– Это не я, – сказал я и сразу услышал, как по-детски беспомощно звучит эта фраза. – Это указание руководства. Он дает рейтинг, поэтому он должен быть в программе. Его все смотрят.
– Смотрят, – повторил Гершкович возбужденно. – Потому и смотрят, что он…
И назвал, кто он. Я был человек закаленный, поэтому мои уши в трубочку не свернулись.
– Вот кому мне позвонить, чтобы его больше в «Футболе России» не было? – спросил Гершкович по-прежнему очень возбужденным голосом. Я подумал и честно ответил, что не знаю.
–
– Пришлите, – согласился я. – Только не думаю, что это на что-то повлияет.
– А сейчас, – задорно сказал я в камеру, – давайте посмотрим, как ЦСКА обыграл «Спартак».
Пошел сюжет. Можно было перевести дух. Прямой эфир, как-никак. Не расслабишься.
– После этого сюжета я подведу к оценкам Бубнова, а потом тебя вопросами помучаю.
Слуцкий кивнул. Он смотрел на монитор, хотя наверняка видел этот матч уже раз десять. Еще две минуты, и сюжет закончился.
– Двойка в школе – это страшно. Двойка в институте – это дорога в армию. Но двойка от Александра Бубнова – это ужас, рядом с которым все остальное покажется пустяками, – балагурил я со зрителями.
Бубнов не подвел. Я всегда подозревал, что хэштег #большеада был выдуман для него.
– Скажи, ну зачем вы ему эфир даете? – спросил Слуцкий.
– Что же вы все как один, словно сговорились? – сказал я. – Давай я тебя сейчас о нем спрошу.
Леонид пожал плечами:
– Спроси.
Демонический смех эксперта растаял вместе с сюжетом. Зажглась красная лампочка на камере прямого эфира.
– А скажите, Леонид, – попросил я, – насколько для вас авторитетно мнение Бубнова?
Слуцкий снова пожал плечами:
– Вообще не авторитетно. Устаревшие дедовские методы. Когда я это вижу, то вспоминаю киноклассику: «Когда вы говорите, мне кажется, что вы бредите».
Следующим утром я что-то писал в нашем кабинете на «Шаболовке», полулежа в своем кресле. И тут открылась дверь. Не просто открылась, а распахнулась со зловещим ветерком. И в комнату ворвался он. Александр Викторович Бубнов.
Он навис надо мной и сразу начал кричать:
– Ты! Слуцкий твой! В суд на него подам!!!
Я молчал. И надеялся, что он сейчас успокоится.
– Какое право он имеет людей оскорблять?! Сумасшедшими называть! Дедовские! Это не дедовские, а бесковские методы! Так ему и передай!
Дверь хлопнула. Народ в комнате начал дышать.
Я взял телефон, набрал номер Слуцкого.
– Привет! – сказал Леонид.
– Было видение, – поведал я. – Бубнов. Орал. Требовал передать, что он в суд на тебя подаст. За оскорбление.
– Ну и пусть подает, – ответил Слуцкий весело. – А за что?
– Решил, что ты его сумасшедшим назвал. И обиделся за дедовские методы. Кричал, что это не дедовские, а бесковские.
– В принципе одно и то же, – сказал Леонид.
С того дня Слуцкий стал
Сборная тренировалась на стадионе имени Стрельцова. Очередные отборочные матчи. Начало октября, теплая московская осень.
Я вел Рому общаться с прессой.
– И что им сказать? – весело спросил он. – Опять будет вопрос: что я знаю о сопернике? Или: как настрой перед матчем?
– Нет! – ответил я. – Я бы на твоем месте начал с другого. Сегодня же десятое октября.
– И что? – не понимая, уточнил Широков.
– Как, ты не знаешь? День рождения Бубнова. Они тебя сейчас про настрой спросят, а ты скажи: «Стоп! Хочу начать с главного».
Рома засмеялся. И так и сказал журналистам.
Целую неделю Бубнов ставил Широкову оценки не ниже четверки. Хвалил, особенно на фоне других. А потом Рома написал о нашем главном эксперте что-то язвительно-ироничное в Твиттере и получил по полной программе.
Люди не меняются. Особенно с возрастом.
Бони М
Мы сдвинули бокалы с сухим красным и не спеша попробовали, какое оно на вкус.
«Саперави». Настоящее. Качественное.
И разговор сразу же пошел на полных оборотах. Есть в грузинских ресторанах что-то такое, что позволяет тебе воспрянуть духом. Разве что петь не хотелось, да и не с чего было петь: бутылка на четверых – это даже не разминка. Это так, заводной ключик.
– Ну, как у вас? – спросил я. – Платят в срок?
– Два последних месяц в срок, – ответил мой молодой приятель и коллега.
– Уже неплохо, – сказал я. – А как дерзкая молодежь?
У них было много стажеров. Или уже вчерашних стажеров. Я умудрялся их различать по лицам, по заметкам пока сделать это было непросто.
– Да вот на днях сидим в редакции, – сказал молодой приятель и коллега, – и Львович задумчиво говорит вслух: с кем бы интервью про «Спартак» сделать? Чтобы из уважаемых людей человек был, да и еще и интересно думал. И один из дерзкой молодежи говорит: с Мишкой Ефремовым!
– С Мишкой?! – переспросил я.
– Именно так: с Мишкой.
– Ну-ну, – сказал я осуждающе и повторил, добавив союз: – Ну и ну!
Представил Мишу, к которому юниор обращается запанибрата, и возмечтал посмотреть на эту сцену.
«А еще на Шатова на днях набросились, – думал я. – Вот в футболе полная, давняя и правильная «дедовщина». Скажи что-нибудь подобное в «Спартаке» Горлуковичу юный Джубанов – не сносить бы ему головы».
– Был случай, – сказал я, – в советские времена. Одному молодому динамовцу квартиру дали. Однокомнатную. В том динамовском доме, который у стадиона. Он женился, и надо было жену в Москву перевозить – оба с периферии. Сделал быстрый ремонт – обои, люстра. Мебель завез. Ему через день на вокзал ехать, а тут к нему «старики» подошли с вопросом: что же ты, друг, новоселье зажал?