Фото на память

Никольская Наталья

– Конечно, конечно, – отозвался Евгений, колдовавший над электрическим чайником.

Наконец, он щелкнул тумблером и направился к выходу.

– Я – мигом.

Вершинина окинула гримерную взглядом: с дюжину узких шкафчиков для одежды, несколько пуфиков с пестрой обивкой, мягкие стулья. Вдоль одной стены в ряд выстроились стойки в человеческий рост, заканчивающиеся деревянными болванками, на которые были надеты парики с короткими и длинными волосами самых разнообразных цветов: от ослепительно-серебряных до иссиня-черных.

Одна болванка была без парика и почему-то напомнила Вершининой аскетичного буддийского монаха без рясы.

Вошел Евгений в сопровождении двух девушек, которых Вершинина встретила при входе, и представил их. Кореянку звали Оксаной Цой, ее подружку Любой Городницкой. Нимало не смущаясь, они поглядывали на статную Валентину, которая закинув ногу на ногу, сидела с не зажженной сигаретой в руке, не решаясь закурить.

– Можно курить, – Евгений достал позолоченную «зиппо», ловким движением руки отбросил крышечку и, крутанув колесико, поднес зажигалку Вершининой.

– Хорошая зажигалка, – Валентина поблагодарила Женьку и уселась на диване поудобнее.

Девушки устроились на стульях и тоже достали сигареты.

– У Машки покруче была, – закурив, произнесла Любка, – серебряный «ронсон». Работала, как часы. Ей один знакомый подарил.

– Могу поспорить, – завелся Женька, – что у меня из десяти раз загорится десять.

– Спорим на твой мизинец, – схохмила Оксана, – у нас где-то здесь топорик завалялся.

– Ты у нас свихнулась на своем Тарантино, – улыбнулась Городницкая, – а у него кроме «Криминального чтива» да «Четырех комнат» и посмотреть больше нечего.

– А «От заката…»! – возмутилась Цой, – а «Джекки Браун»!

Городницкая фыркнула, всем своим видом показывая, что последние два фильма так себе.

– Ну, завелись, – тормознул их Женька, – Валентина хочет с вами серьезно поговорить.

– Ты нам сказал, – зыркнула на него Оксана, – что будет знойный метис. Так ты, кажется, выразился?

– Во-первых, это образное сравнение, – огрызнулся Женька, – а во-вторых…

– Погоди Евгений, – Валентина остановила фотографа и посмотрела на девушек, – как только Алискер подлечится, я выпишу ему командировку в ваше агентство, он с удовольствием с вами пообщается и, может быть, даже угостит вас шампанским. Хотя шампанским и я могу вас угостить.

Вершинина решила, что для простоты общения это не помешает.

– Нет, – воспротивился Евгений, – им еще работать, а если они выпьют хотя бы грамм…

– Брось, Евгений, – хитро посмотрела на него Городницкая, – скажи лучше, бежать не хочется!

– Он должен куда-то бежать? – наивно спросила Вершинина и, вынув телефон, позвонила Болдыреву, – Сергей, слетай быстро до какого-нибудь супермаркета, возьми бутылку шампанского и шоколад или лучше коробку конфет.

Она посмотрела на замерших в ожидании девушек.

– Вам можно конфеты?

Они

молча кивнули.

– Принесешь в триста шестую комнату, запомнил?

Сложив трубку сотового, она спрятала ее в карман плаща, стряхнула пепел с сигареты в латунную пепельницу, которую успел поставить на пуфик Женька, и спросила:

– Так вы говорите, у Беспаловой тоже хорошая зажигалка была?

– Она ей перед всеми хвалилась, – Оксана загасила сигарету, – таких у нас не купишь!

– Что же в ней было особенного?

– Она, конечно, не женская была, слишком большая, – сказала Городницкая, – такая… в форме трапеции и на крышке выгравирована буква «М». Горела при любом ветре.

– При ней ее не оказалось? – спросила Вершинина, – я имею в виду, когда Марию нашли в подъезде?

– Кажется, нет.

– Тридцатого апреля Беспалова была на работе?

– Мы все были на работе, – встрял Евгений до этого отвлекшийся приготовлением кофе, – к обеду накрыли стол. Не плохо повеселились.

Он подал сначала Вершининой, а потом Любе с Оксаной по небольшой чашечке ароматного напитка.

– Повеселились… – задумчиво произнесла Оксана.

– Вы поздно разошлись?

– Да нет, часов в восемь, наверное, – Цой посмотрела на Городницкую.

– Да, около этого, – подтвердила она.

– А Мария с кем пошла? – Вершинина понемногу отхлебывала горячий кофе.

– Она собиралась пойти домой, – Женька, стараясь этого не показать, поглядывал на ноги Вершининой.

– Ты че, Жуков, перепил тогда, что ли? – зыркнула на Женьку Оксана своими черными глазами. – Мы ж все сначала на площадь отправились.

– Да помню я, – смутился Жуков, откидывая с глаз челку, – потом-то все разбежались.

– Потом мы завалили в бар на Радищева, – продолжала Оксана, – а Машка смылась от нас.

Открылась дверь, и в гримерку вошел Болдырев с шампанским в руке и коробкой конфет подмышкой. Не привыкший к такому «яркому» обществу, он смущенно переминался с ноги на ногу.

– Еле нашел вас, Валентина Андреевна, – он протянул коробку с бутылкой Вершининой, искоса поглядывая на девушек, которые в свою очередь в упор смотрели на него, – ну, я пошел.

– Спасибо, Сергей, – Вершинина взяла конфеты и шампанское и передала все Жукову, – я скоро.

– Я не тороплюсь, – неуклюже развернувшись, Болдырев вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

– Как медвежонок, – хихикнула Городницкая, глядя ему вслед.

– Оксан, – Вершинина поставила пустую чашку на пуфик рядом с пепельницей, – так Мария никому не сказала, почему она не идет с вами и куда направляется?

– Да она вообще какая-то скрытная стала, как связалась с этим… Как оно называется-то…? «Морем жизни», вот. Знаем мы, чем они там занимаются!

– «Море жизни»? – Вершинина вопросительно взглянула на Оксану.