Фотографирование осени

Ботева Мария Алексеевна

три месяца. Не надо им мешать.

А вот другая семья на улице Кузнецова. Настя и Володя

познакомились в новый год, 1 января, но было это семь лет

назад. Через месяц Володя попал под поезд, в самом начале

улицы Мира как раз железнодорожный переезд. Насте гово-

рить об этом не хотели, но она всё равно допыталась, пришла к

нему в больницу. А он говорит: не приходи ко мне. Это он не

хотел, чтобы я страдала с ним, — объясняет

Настя. Но было

поздно — девушка уже полюбила. Ноги врачи, конечно, не вер-

нули. Теперь у Насти и Володи трое детей. Старшая Валерия и

двое маленьких, двойняшки Арина и Макар. Сейчас в квартире

только Настя и младшие дети. Но вообще-то в доме живут ро-

дители Вовы, его сестра с семьёй. Тут как в муравейнике, все-

гда кто-то есть. И всем тесно. Да, нам никто не даёт кредита, —

объясняет хозяйка и держит на руках Макара, а Арина уже где-

то за диваном, — мы с Вовой оба инвалиды, справку делают

только на два года, а в банке требуют, чтобы у тебя был посто-

янный доход. Какой же он постоянный, если инвалидность

надо всё время подтверждать? Мы бы поговорили с Настей

ещё, но маленькие захотели спать.

И снова на улице Мира, снова двухэтажный дом, но уже

деревянный. В подъезде тёмные стены, двери квартир обиты

дерматином, на первом этаже почтовые ящики. Рядом с домом

дровяники, во дворе санки, дед Андрей колет дрова. На втором

этаже долго никто не открывает дверь этой квартиры, а потом

выходит заспанный и небритый Дима. Он ведёт через комнату,

в которой нет потолка, нет печки, нет никакой мебели, есть

только стены. Для жилья осталась одна комната, дверь зана-

вешена одеялом, чтобы не очень дуло, на верёвке сушатся дет-

ские колготки. На полу стоит электрическая плитка с кастрю-

лей. Три кровати и шкаф, у окна современный цветной телеви-

зор. Вот и всё, что есть в комнате. Да, ещё стулья с одеждой на

спинках. Сколько времени? — первым делом спрашивает Дима,

садится на свою кровать и звонит куда-то. Это он своей жене.

Оказывается, она с дочерью поехала мыться к своей маме, здесь

им мыться зимой негде. Хоть они и топят каждый день, всё

равно холодно. Вы не раздевайтесь, — говорит Дима. И правда,

раздеваться даже не хочется. Да, мы так вот живём, — говорит

хозяин, я не работаю, жена в магазине, дочка в садике. Ничего

особенного. Что-то холодно, да?

XIII

Когда все стали вдруг свободными и красивыми, некото-

рые умные головы предложили провести железную дорогу во-

круг

Лузы. Поезда бы проезжали мимо города несколько раз,

как игрушечные паровозики по игрушечной железной дороге

— пока не закружится голова. Если поезд два-три раза проедет

мимо города, тут уж самый ленивый и флегматичный пассажир

заметит его. Что это, что это за бесконечный город? — спросит

он, счастливо глядя из окна. Это город Луза, — ответит ему та-

кой же удивлённый сосед по вагону, — обратите внимание

также на облака. Но этому простому и элегантному решению не

дали осуществиться машинисты. В то время, в девяностые го-

ды, их почему-то послушали, сейчас бы не стали, а тогда — по-

шли им навстречу. Вы знаете, — начал говорить умным голо-

сом Василий Егорович, старейший машинист на этом северном

направлении. Во-первых, у нас может закружиться голова. Во-

вторых, при частых поворотах направо у вагонов быстрее сти-

раются правые колёса. При частых поворотах налево — стира-

ются левые. Наша страна живёт в режиме жёсткой экономии

колёс, а тут — сплошные повороты. Подумайте об этом. И по-

следнее — и он посмотрел на жителей Лузы бесконечным тя-

жёлым взглядом, — последнее: вам нужна постоянная зубная

боль? Чем дальше на север, тем больше поют рельсы. После

станции Пинюг, спустя пять километров, рельсы начинают

петь на разные голоса, похоже на духовые инструменты. Но это

не радостное пение, совсем нет. Это так жалостно и так стран-

но. Они как будто на что-то жалуются. Такая большая земля,

такая красивая, на что бы им жаловаться, о чём выть разными

голосами? Никто не знает, но это похоже не только на духовые

инструменты, но и на бесконечный плач, на непроходящую

зубную боль без надежды на выздоровление. Наверное, можно

рельсам и не плакать, не стонать и не страдать, но всё повторя-

ется бесконечно — поезда, дорога, лес, вагоны — всё повторя-

ется изо дня в день, каждый раз, и никакой надежды. И ника-

кой надежды. Честно скажу вам, хотя и неловко признаться, у

всех машинистов в этом месте ломит зубы, и нет просвета. Вы

хотите всегда слышать, как болят, как ноют ваши зубы? Поду-

майте. И скажу ещё то, что вам не понравится. Мы не любим

Лузу. Только подъезжая к самому городу, рельсы обрывают

свои сумеречные песни. Но каждый раз мы боимся, что они за-

воют вновь, стараемся проехать вашу местность побыстрей.