Фотографирование осени

Ботева Мария Алексеевна

может спокойно умереть, а сюда пришёл, чтобы никто не видел

его последних минут, гордый. Может быть, надо было просто

уйти, не знаю, но я решила пощупать у него пульс. Он прямо

подпрыгнул в ковше! Полностью, всем телом! Посмотрел ди-

ким взглядом. Оказалось, жив. Я его спросила, что он тут лежит,

что — умирать пришёл? Но он просто лежал и продолжал

смотреть на меня, молча. Не говорил ничего, ни зачем лежит,

ни где Зойка, ни куда собрался,

какой-то он был странный, всю

жизнь. Вдруг начал реветь, натуральными слезами ревёт и ле-

жит в ковше. Я стала тянуть его оттуда, из ковша, но очень сла-

бо, всё боялась сломать, кто его знает, может, у него от костей

уже одно название осталось. Я тянула, а он ревел, так я всё и

узнала, так он мне всё и рассказал. И про поддельную справку,

и про то, что пил с Виолеттой, которая выдаёт справки в госпи-

тале. Он не то чтобы в армию не хотел, ему не хотелось с Зой-

кой расставаться, вот и всё, вот и ответ. А теперь собрался бе-

жать, чтобы у Зойки навсегда сохранилось о нём хорошее мне-

ние, но теперь уж пусть как-то остаётся нормальным, теперь

они не расстанутся, потому что, во-первых, у него всё же кое-

что нашли, не такое смертельное, но тем не менее, больше бы

ещё лежал в ковше зимой. Постепенно он успокоился, и мы по-

шли навстречу судьбе. На угольной тропинке мы встретили

Башгана, он шёл по моим следам. Брат издалека начал кричать

Длинному, чтобы отошёл от меня. Но я наврала ему, что Длин-

ный снял меня с товарняка, потому что я собиралась уехать.

Прибежала Зойка и сразу же обняла своего дружка. Никуда она

теперь от него не денется, нечего и думать.

Башган всю дорогу молчал, а у самой калитки спросил

примерно в том духе, что, правда, что ли, Длинный снял меня с

товарняка. И я снова наврала, что это правда, а то бы брат ни-

когда больше не простил ему эту справку и случай в тупике. На

самом деле, никто и ниоткуда меня не снимал. А правда — то,

что я рассказала, вот где правда. Ну и пусть.

О любви, любви

Пришло мне время рассказать о любви, любви, скажем

так, вылить это всё на бумагу, чужим глазам, а зачем? Иногда я

могу отрываться, смотреть за окно на снег, как он идёт и ле-

жит, зацепился за ветки деревьев, кругом бело, бело и так кра-

сиво, он спрашивал меня, помню: загадай, что ты хочешь? Что

ты хочешь, чтобы исполнилось, а я скажу, сбудется ли, вот ещё

знаток. Я тогда посмотрела на него, в его ясные голубые очи —

высокий блондин с разбитым носом, моя мечта — и написала

на бумажке красота, завернула, убрала в карман. Он говорит:

написала? Я: да. Он ходил, ходил по комнате, двигал глазами,

трогал мебель, сказал: существительное? Да. Существительное

трудней, надо глагол. Но что уж поделать, я загадала красоту и

на этом и сидела. А он опять ходил по комнате как бычок, ска-

зал: дети? Но это было так давно, что я про детей и не загады-

вала, если бы сейчас, то да, он бы угадал сразу, в единый миг, а

тогда я загадала красота, и всегда знала, и уже тогда и знала,

что никогда не забуду его ясные голубые очи, во всё время. Од-

нажды жёны декабристов не забыли своих мужей, поехали за

ними на края света, вот и я об этом же думала тогда, сидя на

качелях во дворе, и о том же говорила подруге. Я сказала: ду-

маю, это на всё время, она сидела на какой-то карусели, даже

карусельке, вертелась во все стороны, но остановилась и по-

смотрела. Ох, — она только сказала, потому что понимала —

ничего не будет. А я думала про декабристов, но кто знал, что

примерно так оно и сбудется, правда, немного наоборот, всегда

вот так загадываешь о подвиге, но думаешь о каком-нибудь

облегчённом варианте, как на контрольной в школе, облегчён-

ный вариант, а оценивается так же, мне попалось задание со

звёздочкой, так и приходится жить, к тому же я дала слово сво-

ему, что никогда не уйду от него, меня не сломать в этом, что

поделать. Я тверда.

Ещё повезло, что его зовут так же, как моего, два слога, а

столько проблем, мой понимает, догадывается обо всём, но ни-

чего не сказал ни разу. Нет, было, он вот что медленно произ-

нёс: да никуда он не делся, найдётся. Это было, когда он поте-

рялся, сажусь я, плачу в тишине, что нет его со мной. Снег сего-

дня идёт с самого утра, сейчас утро, и хочется поскорее всё это

вылить, даже точки не ставить, но правила есть правила, и так

всегда.

Однажды, мы учились ещё, и я тогда не знала много, не

знала алкоголь, была совсем юная, можно сказать, почти де-

вочка, и вот мы пошли в загул, то есть, мы этого не хотели, про-

сто вышли из корпуса, потопали к остановке, я и трое наших,

девки отстали, я одна осталась с парнями, пока переходили до-

рогу на зелёный, эти трое красавцев решили завалиться в «По-

ляну», там хорошая кухня, нам же это важно. Мы зашли. В оче-

реди они думали, сколько взять, сто или пятьдесят, сошлись на