Фотографирование осени

Ботева Мария Алексеевна

военной форме. Другой бы на месте Гитлера развернул свои ог-

лобли да и домой, домой.. Но он упорный — ищет свою мудрую

параллель. А в Арктике параллелей всего ничего. Ну, одна-две-

три — и всё! Ходили они с Фрицем по льду, ходили, переклика-

лись. «Эй! — позовёт Гитлер.— Не видно ли той параллели?» —

«Никак

нет, — ответит ему солдат (он к тому времени уже

научился отвечать по-военному), — не видно». — «Ну-ну», —

пробормочет Гитлер тихонько, и дальше ищет идёт. И вот од-

нажды Фрица как будто стукнуло что — по голове, и в глаза

ударило. Сначала думал — солнечный льдяной удар, который

зрения лишает. Перед глазами всё белое, главнокомандующего

не видно, океана за ним не видно. Постоял так с минуту, ничего

не видит. «Эй! — закричал не по-уставному, — э-эй! Где я?»

Гитлер к нему подбежал, волнуется, спрашивает: «Что такое?

Доложить обстановку!» От этих слов как будто белая пелена с

глаз Фрица спала, зато красная настала. «Докладываю! — кри-

чит он, — обстановку! Стою на параллели мудрости и охраняю

её по причине прямого подчинения ей же, то есть, мудрости!

Она ничего не говорит, но показывает!» Гитлер так и засто-

нал: это он должен был встать на мудрую параллель и подчи-

ниться ей! Стал он дёргать солдата за рукав и спрашивать:

«Что она показывает, что? Доложи обстановку!» — «Вижу

красное, — начал Фриц, — это твоя война. Нету ей ни продыху

ни вдоху. Не знает она ни жалости, одно лишь страдание. Нет в

ней места ни радости, ни женщинам, ни капусте квашеной. Ни

лету, ни морю, ни рейнским берегам. Ни детям, ни старикам, ни

велоспорту. Ни кино, ни танцам, ни опере. И пива там тоже

нет! — и повернул грозные глаза к Гитлеру, — и всё это из-за

тебя! Из-за твоей войны. Чтобы тебя кошки подрали!»

«А ну, молчать!» — заорал Гитлер. «Нет! — заорал ещё

громче

и страшнее Фриц, — пусть дерут! Всё равно моя прав-

да!»

Разозлился Гитлер и убил Фрица. Сел на корабль, поехал

домой. Пока добирался, сто дум передумал, сто мыслей пере-

брал. Сначала выходило так, что война нужна, а потом он

вспоминал всё, что сказал ему напоследок Фриц, и тогда полу-

чалось, что это очень плохо. Что делать?

Домой Гитлер прибыл тёмной октябрьской ночью. Лёг

спать в одежде, думал начать утром войну. Вызвать всех сол-

дат и заставить их идти на фронт. Пусть пешком добирают-

ся, топчут ноги. Но на следующий день по всей стране начался

октоберфест с песнями, танцами и пивом. На время он забыл о

своих планах. Потом выпал снег, и надо было разгребать до-

рожки. Потом снег растаял, и на дорожки пришлось посыпать

гравий, а на грядки садить цветы. Как-то забылась эта мысль о

войне. Так её и не было.

Так Фриц всех спас.

13. Самое тяжёлое — вставать. Хотя, нет, это не самое тяжё-

лое, потому что холодно, и хочется встать и пройтись. Легко

слушать ночью птицу дергача, пусть себе кричит, мы с братца-

ми так устали, заснём всё равно. Легко варить обед, пусть будут

супы, без второго, так быстрее — и ещё легче. Просто и легко

сидеть у костра, разговаривать обо всём, о мире, а ещё о войне,

а потом идти спать. Легко дышать, смотреть в разные стороны,

хоть на запад, хоть на восток, хоть куда — война уже кончи-

лась, не жди ниоткуда врага. Легко нам жить.

14. Всё-таки и на берёзы надо смотреть, не всё же на кости

братиков. Каждый день одно и то же: копать и копать, думать,

что когда-нибудь тоже умрёшь, попадёшь в другие пределы,

класть останки в мешки из-под сахара, в сахарные мешки. Ви-

деть на тропинке человека, всегда одного и того же — утром он

идёт за клюквой, а вечером — к себе в деревню, за спиной у не-

го рюкзак, в рюкзаке ягоды. Сейчас он отнесёт их домой, потом

продаст в магазин, а может быть, отвезёт на рынок, хотя проще

всего было бы сдать заготовителям, они сделают настойку или