Французская революция: история и мифы

Чудинов Александр

Из текста донесения Симолина можно понять, что к тому моменту русское посольство в Париже уже какое-то время пыталось вести наблюдение за молодым Строгановым. Об этом свидетельствуют и полученные из неназванного источника сведения о связях юного графа с революционерами и о соответствующем влиянии на него наставника, и задание священнику установить его местонахождение, и ссылка на имеющуюся у Машкова дополнительную информацию на сей счет. Кстати, именно Машков выполнял в посольстве различного рода деликатные поручения секретного характера, в том числе связанные с разведкой [864] . И, как мы помним, на него же ссылался полицейский агент, чей визит 18 февраля так встревожил Ромма.

864

См.: Желтикова С.О., Турилова С.А. Указ. соч. С. 82.

Таким образом, своим письмом А.С. Строганов лишь ненадолго предвосхитил то, чего от него вскоре официально потребуют российские власти. Хотя он и выразил свою волю в форме просьбы, однако сделал это столь определенно, что лишил Ромма всякой возможности и далее откладывать отъезд под благовидными предлогами. Учитель Павла был в ярости: во-первых, ему предстояло покинуть столицу как раз в тот момент, когда его революционная карьера обрела весьма многообещающие перспективы, во-вторых,

безвозвратно рушился план революционного воспитания ученика. Письма Ромма тех дней выдают сильнейшее раздражение. 17 июля он жалуется графине д'Арвиль, с которой много лет был связан дружескими отношениями: "Хотят, чтобы я на нивах рабства заканчивал воспитание юноши, коему я хотел уготовить судьбу свободного человека. Неужели ради того, чтобы вырастить раба, куртизана, льстеца, я пожертвовал двенадцатью самыми лучшими годами своей жизни, общением с друзьями, пристрастиями и даже обязанностями, каковые мне было бы так сладко исполнять, живя рядом с матерью, столь мною любимой и обладающей такими правами на мою заботу, которой я ее лишил, отправившись за границу" [865] .

865

Цит. по: Galante Garrone А. Gilbert Romme. Histoire d'un r'evolutionnaire. P. 238.

Столь же откровенное недовольство сквозит и в его письме А.С. Строганову от 22 июля. Правда, на сей раз Ромм предпочитает умолчать о планах "воспитания свободного человека" и лишь изливает обиду на якобы выраженное ему недоверие: "Впервые за то время, что я имею честь состоять при Вашем сыне, Вы мне дали почувствовать огромную разницу между отцом и воспитателем. Своим письмом от 10 июня ст.ст. Вы сообщили мне свое решение, настолько противоречащее плану, которому я следовал до сих пор и который Вы сами одобрили, что оно не может не повлечь за собой крушения всех надежд. Умения, каковые Ваш сын развивал с некоторым успехом, останутся абсолютно неполными, бесполезными, а то и опасными, не будучи доведены до необходимой зрелости, достичь которой позволят лишь время, наши путешествия по разным странам Европы, внимательное отношение и поддержка. Ваше доверие питало мою уверенность и служило мне утешением. Теперь же Вы меня его лишаете по соображениям, которые называете весомыми, но которые мне не сообщаете".

Если отвлечься от велеречивых жалоб на допущенную по отношению к нему несправедливость, то окажется, что в своём весьма пространном послании Ромм так и не указал никаких реальных причин, побуждавших его настаивать на дальнейшем пребывании во Франции, тем более что на словах он как бы и не отрицал необходимости посещения других стран для продолжения учебы воспитанника. В действительности же Ромм не хотел покидать Париж лишь потому, что намеревался и далее участвовать в революции. Ни о каких учебных занятиях с Попо давно уже не было и речи. Признаться во всём этом старшему Строганову он, разумеется, не мог, а потому вынужден был отделываться туманными намеками и недомолвками: "Если бы Вы мне сообщили имя человека, побудившего Вас к столь неожиданному решению, я бы ему охотно разъяснил, как это делал Вам и как всегда был готов делать, мотивы нашего пребывания во Франции, мои взгляды, надежды и опасения относительно исполняемых мною функций. Результатом разумной дискуссии могли бы стать меры, более устраивающие всех, а для нас с Вашим сыном – и большая определенность. Но предоставленный сам себе, я считал своей обязанностью использовать при осуществлении моего плана сначала те ресурсы, что нам предоставляет Франция, и лишь затем отправиться в Германию, Голландию и Англию за другими знаниями, которые можно успешно усвоить, лишь приблизившись к их источнику; надлежащие условия и время должны были обеспечить изучение ряда запланированных мною предметов, но Ваше письмо заставило меня впервые проникнуться недоверием к себе самому". Вынужденный подчиниться воле старшего Строганова и покинуть Париж, Ромм, однако, не едет с учеником в Вену, а сообщает, что будет в Жимо "дожидаться окончательного решения" старого графа [866] .

866

См.: Николай Михайлович, вел. кн. Указ. соч. Т. 1. С. 275-278.

И вот когда стало ясно, что их скорый отъезд из столицы неминуем, тогда-то и произошло событие, которое многие историки считают кульминацией пребывания Павла Строганова в революционной Франции, а именно – вступление "гражданина Очера" в Якобинский клуб. Согласно сохранившемуся в бумагах Ромма сертификату Общества, это произошло 7 августа [867] . А уже 10 августа департамент полиции Парижского муниципалитета выписал путешественникам паспорт для следования в Риом [868] . Спустя ещё три дня они отправились в путь [869] . Таким образом, Павел Строганов реально состоял членом Якобинского клуба менее недели и в этом качестве мог посетить от силы лишь одно-два заседания. Какой же тогда был смысл ему вообще записываться в якобинцы? При полном отсутствии какой-либо практической значимости данного шага Ромм, очевидно, придавал ему прежде всего символическое значение. С одной стороны, этот акт становился логическим завершением курса "политического воспитания" юноши, осуществлявшегося наставником в течении предыдущего года, своего рода инициацией, посвящением в "свободные люди". С другой стороны, Ромм тем самым как бы мстил А.С. Строганову за свои рухнувшие планы, самым грубым образом нарушая недвусмысленно выраженную волю старого графа. В пользу такого предположения говорит тот факт, что запись Павла в Якобинский клуб произошла именно после того, как было получено письмо его отца с требованием покинуть Францию. Ранее Ромм с воспитанником не раз посещали заседания якобинцев в качестве зрителей [870] , но лишь теперь, накануне отъезда было принято решение о вступлении Очера в клуб. По мнению А. Галанте-Гарроне, сделать это ранее не позволял юный возраст Павла, однако 18 лет тому исполнилось ещё в июне, тем не менее до начала августа вопрос о вступлении в клуб перед ним не стоял.

867

MRM. Romme MSS. Carton 1. D. 4.

868

Ibid. D. 5.

869

См. цитируемое ниже письмо П.А. Строганова отцу от 19/30 августа 1790 г. В.М. Далин почему-то датировал уход Ромма и Строганова из Парижа "последними числами июля", хотя всего двумя страницами ранее сам же отметил, что Павел получил диплом члена Якобинского клуба 7 августа. – Далин В.М. Первый русский якобинец. С. 10, 12.

870

Galante Garrone A. Gilbert Romme. Histoire d’un r'evolutionnaire. P. 235, note 1.

В

завершение своего пребывания в столице Ромм и его ученик посетили 9 августа Эрменонвиль, где поклонились могиле Руссо, а четыре дня спустя отправились в Овернь. Судя по их письму от 19/30 августа 1790 г., отправленному уже из Жимо, они покидали столицу с разным настроением. Тон Павла спокоен и даже жизнерадостен: "Вышедши из Парижа августа второго дня (по старому стилю – А.Ч.), мы довольно счастливо сделали наш путь пешком и прибыли сюда 16-го дня (...) Пришли сюда все здоровы и мало уставшие. Мы намерены здесь остановиться, потому что будет спокойнее, нежели в Риоме, которой только за полторы lieu от сюда" [871] . Напротив, Ромм почти не скрывает раздражения и пишет едва ли не вызывающе, подчеркнуто демонстрируя, что никоим образом не разделяет негативного отношения старого графа к происходящему во Франции: "Верные своему намерению, о котором мы известили Вас в своем последнем письме, мы покинули Париж. Мы прервали все полезные отношения, которые связывали бы нас в столь сложной ситуации с теми событиями, что стали для истории величайшим чудом, а для правителей – величайшим уроком" [872] .

871

РГАДА. Ф. 1278. Строгановы. Оп. 1. Д. 348. Л. 162-162 об.

872

Там же. Л. 163.

Возможно, отказавшись от поездки в Вену и избрав местом своего временного пребывания Жимо, Ромм ещё надеялся, что отец его воспитанника переменит решение и позволит им остаться во Франции. Так, 5/16 сентября он пишет старшему Строганову: "Я узнал, что князь Голицын с сыновьями заняли оставленную нами квартиру. Мне сказали, что он собирается незамедлительно ехать в Россию, оставив, однако, сыновей в Париже. Подобное решение со стороны русского делает еще более загадочным то, которое вы приняли в отношении своего сына" [873] .

873

Там же. Л. 165.

Впрочем, от старого графа уже мало что зависело. Упоминавшаяся выше депеша Симолина от 16/27 июля с известием о "неподобающем" поведении Павла Строганова достигла Петербурга 24 августа (н.ст.) и вызвала высочайший гнев. Екатерина II приложила к ней следующую резолюцию: "Читая вчерашние реляции Симолина из Парижа, полученные через Вену, о российских подданных за нужное нахожу сказать, чтоб оные непременно читаны были в Совете сего дня и чтоб графу Брюсу поручено было сказать графу Строганову, что учитель его сына Ром сего человека младого, ему порученного, вводит в клуб Жакобенов и Пропаганда [874] Сер [875] Строганова с учителем своим вошли в члены клуба Жакобинов de Propaganda Libertate" [876] .

874

sic], учрежденный для взбунтования везде народов противу власти и властей, и чтоб он, Строганов, сына своего из таковых зловредных рук высвободил, ибо он, граф Брюс, того Рома в Петербург не впустит. Приложите сей лист к реляции Симолина, дабы ведали в Совете мое мнение". О том, что случившемуся с младшим Строгановым императрица придавала весьма серьезное значение, свидетельствует и запись от 26 августа в дневнике её кабинет-секретаря А.В. Храповицкого: "Повеление к Симолину, чтоб в Париже всем русским объявили приказание о скорейшем возвращении в отечество. Там сын гр. Ал[ександра

875

геевича

876

Дневник А.В. Храповицкого. М., 1901. С. 202.

Из Франции же и далее продолжали поступать компрометирующие Павла Строганова сообщения, 11 сентября пришла депеша Симолина от 14/25 августа, где посланник, отвечая на запрос из Петербурга о возможном участии русских в манифестации "представителей народов мира" (в действительности это были просто ряженые) перед Национальным собранием, докладывал: "...Я склонен думать, что все русские, живущие в Париже, воздержались от участия в такой сумасбродной затее. Единственно, на кого может пасть подозрение, это на молодого графа Строганова, которым руководит гувернер с чрезвычайно экзальтированной головой. Меня уверяли, что оба они приняты в члены Якобинцкого клуба и проводят там все вечера. Ментор молодого человека, по имени Ромм, заставил его переменить свое имя, и вместо Строганова он называется теперь г. Очер; покинув дом в Сен-Жерменском предместье, в котором они жили, они запретили говорить, куда они переехали, и сообщать имя, которое себе присвоил этот молодой человек. Я усилил свои розыски и узнал через священника нашей посольской церкви, что они отправились две недели тому назад пешком, в матросском платье, в Риом, в Оверни, где они рассчитывают остаться надолго и куда им недавно были отвезены их вещи" [877] .

877

Французская революция 1789 г. в донесениях русского посла... С. 441.

Участь Павла Строганова была решена. 21 сентября его отец написал Ромму: "Любезный Ромм, я давно противился той грозе, которая на днях разразилась. Сколько раз, опасаясь ее, я просил Вас уехать из Парижа и еще недавно совсем выехать из пределов Франции. Право, я не мог яснее выразиться. Вас не довольно знают, милый Ромм, и не отдают полной справедливости чистоте Ваших намерений. Признано крайне опасным оставлять за границей и, главное, в стране, обуреваемой безначалием, молодого человека, в сердце которого могут укорениться принципы, несовместимые с уважением к властям его родины. Полагают, что и Вы, по увлечению, не станете его оберегать от этих начал. Говорят, что вы оба состоите членами Якобинского клуба, именуемого клубом Пропаганды или Бешеных. Распространенным слухам и общему негодованию я противопоставлял мое доверие к Вашей честности. Но, как я уже выше говорил, буря, наконец, разыгралась, и я обязан отозвать своего сына, лишив его почтенного наставника в то самое время, когда сын мой больше всего нуждается в его советах. С этой целью я посылаю моего племянника Новосильцева" [878] .

878

ГАРФ. Ф. 728. Оп. 1. T. 1. Д. 312. Л. 28-29; Николай Михайлович, вел. кн. Указ. соч. Т. 1. С. 252-253. М. де Виссак, а вслед за ним П.И. Бартенев и В.М. Далин ошибочно датировали это письмо 21 ноября. См.: Vissac М. de. Op. cit. P. 133-134; Бартенев П.И. Жильбер Ромм (1750-1795). К истории русской образованности нового времени // Русский архив. 1887. № 1. С. 26; Далин В.М. Первый русский якобинец. С. 15.