Французский язык в России. Социальная, политическая, культурная и литературная история
Шрифт:
Французский/латынь
Если многоязычие высшего российского дворянства сближало его с дворянством стран Северной Европы, то в одном отношении Россия радикально отличалась от других европейских стран: здесь не было традиции изучения латыни в дворянской среде (хотя православное духовенство учило латынь [389] ). Как же соотносились латинский и французский языки в образовании той эпохи?
Согласно Максу Окенфусу, в России XVIII века латынь перестала быть частью широкой гуманистической культуры и стала практическим знанием, необходимым государственным служащим [390] . Дворянство почти не воспользовалось возможностью учить латынь в таком очаге латинской культуры в Петербурге, как академический университет (осн. 1724), где было небольшое число студентов. При Академии, однако, существовала и гимназия, среди учеников которой было немало представителей прибалтийского и российского дворянства [391] . Латынь была одним из основных предметов в этой школе наряду с немецким, французским, арифметикой, геометрией и географией. Однако большинство русских учеников латынь не учили, зато учили живые иностранные языки (французский или немецкий, реже и тот и другой) [392] .
389
Freeze G. L. The Russian Levites. Parish Clergy in the Eighteenth Century. Cambridge, MA; London, 1977. P. 83–85; Kislova E. Latin as the Language of the Orthodox Clergy in Eighteenth-Century Russia // Rj'eoutski V., Frijhoff W. (Eds). Language Choice in Enlightenment Europe: Education, Sociability and Governance. Amsterdam, 2018. P. 191–224.
390
Okenfuss M. J. The Jesuit Origins of Petrine Education // Garrard J. G. (Ed.). The Eighteenth Century in Russia. Oxford, 1973. P. 106–130; Idem. The Rise and Fall of Latin Humanism in Early Modern Russia. Pagan Authors, Ukrainians and the Resiliency of Muscovy. Leiden; New York; K"oln: Brill, 1995.
391
Материалы
392
Материалы для истории Императорской Академии наук. Т. 1. С. 226–230, 330–343.
В Сухопутном кадетском корпусе мы видим схожую ситуацию: почти полное отсутствие интереса к латыни у русскоязычных учеников несмотря на то, что в 1730-х годах контакты между Корпусом и Академией наук были очень тесными, что повлияло и на широту подхода к образованию дворян в этом учебном заведении, и на место, которое отводилось в нем латыни. Так, в Корпусе поначалу преподавалось гражданское право, для чего использовались книги на латинском языке. Латынь была одним из языков, на котором кадеты произносили речи на публичном экзамене в присутствии членов Петербургской Академии наук [393] . Однако, несмотря на эти усилия, число учеников, изучавших латынь, было ничтожным. В 1732 году только 1 % изучал латынь, в 1737 году – только 4 %, в 1748-м – 13 %, в 1764-м (группа учеников, оканчивающих корпус) – 6,5 % [394] . Очевидно, мало что поменялось и в конце XVIII века: в десятках томов выписок из произведений и поздравлений директору, написанных кадетами в последние годы царствования Екатерины II, нам удалось найти всего один пример использования латыни [395] . На фоне повсеместных и многочисленных записей на французском, немецком и русском это единственное поздравление на латыни выглядит красноречиво: латынь была данью традиции широкого образования, но в реальности латинские штудии находились в Корпусе в зачаточном состоянии. Очевидно, что, как и в академической гимназии, безразличие дворянства к латыни коррелирует с интересом к живым языкам и прежде всего к французскому.
393
РГАДА. Ф. 248. Оп. 1. Д. 396. Л. 17 об., 71–76, 543–545 об.
394
РГВИА. Ф. 314. Оп. 1. Д. 1654. Л. 1–176; Там же. Ф. 314. Оп. 1. Д. 1654. Л. 306–384 (Список, содержащий всего 79 имен); РГВИА. Ф. 314. Оп. 1. Д. 2178.
395
ОР РНБ. Ф. 1057. Compliments du nouvel an. 1790.
Картина в Московском университете во многом похожая. При университете существовали дворянская и разночинная гимназии, в них были «казенные» (имевшие стипендию) и «своекоштные» (то есть учившиеся на свой счет) ученики. Доли изучавших тот или иной язык в 1776 году «казенных» и «своекоштных» учеников из дворян различаются настолько, что становится понятно: те, кто находился на казенном содержании, скорее всего, были вынуждены учить латынь [396] . Особенно большая разница между тремя предметами: латинским, греческим и французским. Подавляющее большинство «казенных» учеников изучали латынь и греческий, но только пятая часть учила французский. Среди «своекоштных» учеников из дворян пропорции прямо противоположные: латынь изучали меньше пятой части учеников, греческий еще меньше, а вот французский – больше половины. В группе «своекоштных» разночинцев живые иностранные языки изучали значительно меньше половины учеников, а вот латынь, наоборот, – 65 %. Скорее всего, эта разница связана с тем, что казенных учеников гимназии готовили к поступлению в университет, а знание латыни было обязательным условием для зачисления в студенты. Многие «своекоштные» ученики из дворян не собирались становиться студентами – это, вероятно, те, кто латынь не учил. Таким образом, мы видим значительный социальный контраст в выборе изучаемых языков.
396
ОР РНБ. Эрм. 500–1, Приклонский М. В., директор Московского университета. «Всеподданнейший рапорт из Московского университета об успехах, понятии, прилежности и поступках, обучающихся в Университете студентов и в гимназиях учеников по экзамену сего 1776 г. (июня?) со 2-го по 22-е число» (1776).
Латынь не пользовалась популярностью ни при дворе, ни в среде дворян, обучавших своих детей дома. Это видно из данных учрежденных в 1757 году комиссий, одной при Академии наук, о ней мы уже писали, а другой – при Московском университете. Конечно, в начале XVIII века царевич Петр Алексеевич (будущий Петр II) учил латынь, и даже французский язык он изучал с опорой на латынь, как это ни покажется удивительным [397] . Однако уже в конце этого столетия внуки Екатерины II – великие князья Александр (будущий император) и Константин – не учили латинский язык: один из их учителей, известный Лагарп, выступал против изучения латыни, и императрица соглашалась с ним в этом. Но некоторые русские аристократы XVIII века латынь учили – не в последнюю очередь потому, что незнание этого языка не позволяло молодым дворянам учиться в университете во время образовательного путешествия за границу, вынуждая их брать частные уроки у университетских профессоров, что можно было делать по-французски или по-немецки. Именно так в середине XVIII века поступил в Женеве барон (в будущем – граф) Александр Сергеевич Строганов, который до приезда в Швейцарию латынь не учил. В эпоху Екатерины II некоторые аристократы также учили латынь, например князья Борис и Дмитрий Голицыны. Для их матери, княгини Натальи Петровны Голицыной, латинский был показателем хорошего образования, а князь Борис считал, что он «необходим для тех, кто хочет обладать основательными знаниями» [398] . В начале XIX века граф Александр Строганов, сын Павла Александровича и Софьи Владимировны Строгановых, также учил латынь [399] . В царствование Александра I латынь получила некоторое распространение в дворянском обществе: как отметил Ю. М. Лотман, многие декабристы (например, Г. С. Батеньков, М. А. Дмитриев-Мамонов, А. О. Корнилович, Н. М. Муравьев, М. Ф. Орлов, Н. И. Тургенев, И. Д. Якушкин) хорошо владели этим языком [400] , а М. С. Лунин был способен не только читать по-латински, но и писать на этом языке, о чем свидетельствует сохранившееся письмо, написанное им Мише Волконскому, сыну его товарища-декабриста Сергея Волконского, для которого он сочинил программу обучения, включавшую изучение латыни с десятилетнего возраста [401] . (Прекрасное владение латынью в случае Лунина может объясняться его интересом к католицизму.) Даже будущий славянофил Юрий Самарин в детстве, которое пришлось на 1820-е годы, прекрасно выучил латинский наряду с французским благодаря своему гувернеру Адольфу Пако (Adolphe Pascault) [402] .
397
РГАДА. Ф. 2. Оп. 1. Д. 25. Л. 11. Мы благодарим О. Е. Кошелеву за эту информацию.
398
Письмо Б. В. Голицына к Н. П. Голицыной, 19 марта 1791 года. НИОР РГБ. Ф. 64. К. 93. Д. 45. Л. 1–2. Мы благодарим Ш. Лера, указавшего нам на эти сведения.
399
Rj'eoutski V., Somov V. Language Use among the Russian Aristocracy: The Case of the Counts Stroganov // Offord, Ryazanova-Clarke, Rj'eoutski, Argent (Eds). French and Russian in Imperial Russia. Vol. 1. P. 75.
400
Лотман Ю. М. Пушкин. Биография писателя. Статьи и заметки. 1960–1990. «Евгений Онегин». Комментарий. СПб., 1995. С. 554–555.
401
Лунин М. С. Письма из Сибири / Под ред. И. А. Желвакова, Н. Я. Эйдельмана. М., 1987. С. 147–149, 265; см. также с. 469.
402
Иванова Л. В. Домашняя школа Самариных // Мир русской усадьбы. Очерки. М., 1995. С. 20–33. Мы благодарим О. Ю. Солодянкину, обратившую наше внимание на эту статью.
В Смольном институте латынь не учили. Вероятно, в этом нужно видеть отражение традиционных для Европы этого времени воззрений на женщину как существо в умственном отношении более слабое, чем мужчина, в то время как латынь считалась трудным языком. Без сомнения, это было также следствием положения женщин, для которых возможности получения хорошего образования были ограничены, поскольку университет – один из центров латинской культуры – был для них закрыт в эту эпоху [403] . Однако при общем низком интересе к латыни русского дворянства мы не видим существенной разницы между мальчиками и девочками даже в этой области. В отличие от Западной и Центральной Европы, в России XVIII века и мальчики и девочки изучали живые иностранные языки, прежде всего французский и немецкий.
403
Некоторые
Положение в западных губерниях Российской империи, на территории нынешних Украины и Беларуси, во многом было особым. В царствование Екатерины II и Александра I учебная программа расположенных там иезуитских коллегиумов имела значительные отличия от программы главных государственных дворянских школ России – прежде всего в том, что касалось латыни, которая находилась в центре обучения в иезуитских коллегиумах. Для многих дворян, живших в Царстве Польском (впрочем, как и в Санкт-Петербурге, где иезуиты тоже преподавали в конце XVIII – начале XIX века), латинский был проводником в изучении древней истории и литературы. Знакомство с этими предметами позволяло ученикам получить представление о республиканских идеях. Возможно, не случайно, что несколько дворян, учившихся в этих школах, впоследствии приняли участие в восстании 14 декабря 1825 года. Православные коллегиумы западных губерний Российской империи, влияние на которые иезуитской модели образования было значительным, предлагали сходную программу обучения. В отличие от русских церковных семинарий, которые дворяне обычно избегали, эти коллегиумы были открыты для семей из разных социальных слоев и профессий, и шляхтичи часто посылали в них своих детей [404] .
404
Посохова Л. Ю. На перехресті культур, традицій, епох: православні колегіуми України наприкінці XVІІ – на початку ХІХ ст. Харк"iв, 2011 (рус. пер.: Посохова Л. Ю. Православные коллегиумы на пересечении культур, традиций, эпох (конец XVII – начало XIX в.). М., 2016); Rou"et de Journel M.– J. Un Coll`ege de J'esuites `a Saint-P'etersbourg (1800–1816). Paris, 1922; Блинова Т. Б. Иезуиты в Беларуси (их роль в организации образования и просвещения). Гродно, 2002; Инглот М. Общество Иисуса в Российской империи (1772–1820 гг.) и его роль в повсеместном восстановлении Ордена во всем мире. М., 2004. Мы благодарим Д. Кондакова, который обратил наше внимание на два последних исследования.
В своем нежелании учить латынь русское дворянство находило поддержку у властей предержащих. Хотя латынь не делала погоды в дворянском образовании, в новом уставе Кадетского корпуса (1766) Иван Иванович Бецкой, который в царствование Екатерины II долгое время был де-факто министром образования, предложил избавиться от нее как от лишнего груза, на который уходит «лучшая часть жизни» [405] . Бецкой, конечно, был знаком с позицией французских просветителей, для которых латынь представляла собой символ старой школы, сопротивляющейся переменам, более практическому, быстро приложимому в профессиональной жизни образованию. При этом он настаивал на изучении двух живых иностранных языков – французского и немецкого.
405
[Бецкой И.] Устав императорского шляхетного сухопутного кадетского корпуса учрежденнаго в Санкт-Петербурге для воспитания и обучения благородного российского юношества. СПб.: Тип. Сух. Кад. корпуса, 1766. 2-я пагинация. С. 53.
Таким образом, не изучая латыни, дворяне изучали живые иностранные языки, и все больше – французский. Для русского дворянина именно он занял во второй половине XVIII века то место, которое долгое время занимала латынь в западноевропейской культуре. Это был новый lingua franca Европы, который позволял дворянству получать доступ к самому широкому спектру учебных дисциплин и профессиональному знанию благодаря количеству написанных или переведенных на французский книг. Предпочтение, отдаваемое ему дворянством, объясняется также культурными кодами, связанными с французским и латынью в то время: латынь ассоциировалась с социальным слоем, который находился ниже дворянства. Лотман писал, что «латынь для разночинной интеллигенции XVIII – начала XIX века была таким же языком-паролем, как французский для дворянства» [406] . Николай Греч, вспоминая о юнкерском институте при Сенате в конце XVIII века, писал, что латыни там не учили, потому что «латинский язык называли лекарским, неприличным дворянству!» [407] Правда, латынь могла привлекать некоторых дворян, которые, отдаляясь от своих социальных корней, сближались с университетской средой. Такое изменение произошло уже в XIX веке, когда были введены гимназии с уклоном в древние языки и античную культуру. Со временем гимназии стали единственным возможным путем к университетскому образованию, которое становилось условием для занятия определенных должностей на государственной службе. Однако в царствование Александра I гимназия была всесословной и мало привлекала дворянство, которое продолжало воспитываться в пансионах, где латынь, как правило, не преподавалась [408] .
406
Лотман. Пушкин. С. 554.
407
Греч Н. И. Николай Греч. «Записки о моей жизни». М., 2002. С. 154. Мы благодарим Ю. К. Воробьева, указавшего нам на этот источник.
408
Максимова С. Н. Преподавание древних языков в русской классической гимназии XIX – начала XX века. М., 2005. С. 16–17. Латынь преподавалась, однако, например, в таком заведении для дворян, как Царскосельский лицей. Пушкин, учившийся в лицее, мог бегло читать латинских авторов.
Французский (и английский)/русский
Долгое время русский язык не был самостоятельной дисциплиной в дворянском образовании. Часть дворянских детей, поступавших в Кадетский корпус в 1730–1740-х годах, не умела ни читать, ни писать по-русски, хотя по-французски или по-немецки некоторые дети умели читать, а иногда и писать, что говорит нам о приоритетах дворянского образования в России до эпохи Екатерины II [409] . Однако еще в середине XVIII века начало формироваться представление о русском как о европейском языке, наделенном многими качествами, включая те, которые традиционно приписывались французскому. Прекрасным тому примером является речь о французском языке, произнесенная в 1757 году малоизвестным преподавателем этого языка в Московском университете, французом Гийомом Раулем (Guillaume Raoult), на торжественном собрании университета в присутствии многих представителей московского дворянства [410] . Рауль освещал свою тему с позиций французской – точнее, европейской – традиции, в которой было принято говорить о «гении» французского языка и которая нашла яркое выражение в сочинении, представленном Риваролем на конкурс Берлинской академии в 1783 году. Однако Рауль лестно отзывался и о русском языке, совсем не в тех терминах, в которых король Пруссии Фридрих II говорил о немецком, на котором пристало разве что говорить с лошадьми. Таким образом, в России русский начали воспринимать не только как официальный язык империи, но и как один из главных языков Европы. Речи в университете стали произносить на трех живых языках: русском, французском и немецком, а также на латыни [411] .
409
Мы благодарны И. И. Федюкину за эти сведения.
410
РГАДА. Ф. 199. Оп. 2. Д. 805. Л. 1–2 об. Мы благодарны Д. Н. Костышину за то, что он обратил наше внимание на этот документ.
411
О топосе гордости за русский язык см. во втором разделе главы 8.
Повышение статуса русского языка отразилось и в Уставе Кадетского корпуса, принадлежащем перу И. И. Бецкого, который в 1760-е годы предложил вести все занятия в Кадетском корпусе, кроме языковых уроков, только на русском языке, тогда как прежде их часто вели на немецком. Стремясь обосновать эти меры, Бецкой апеллировал к идеям того времени о процессе усвоения знаний. Он утверждал, что обучение может проходить успешно только на родном языке. Более того, Бецкой выступал за изучение церковнославянского, чтобы ученики могли «российским писать правильно и красноречиво и тем удобнее разуметь церковныя наши книги» [412] . Мы видим здесь, очевидно, влияние религии и национального самосознания, которые в России были традиционно тесно связаны. Вместе с тем Бецкой переносил на русскую почву дискуссию, развернувшуюся во Франции, где французский и латинский были соперниками и латинский все больше уступал французскому место языка преподавания в учебных заведениях для дворян. Сторонники преподавания на родном языке стремились к тому, чтобы обучение шло быстрее и давало практические результаты. Если римскую литературу и историю и признавали необходимыми предметами, то изучать их нужно было на родном языке, в данном случае на французском, тем более что основные греческие и римские авторы были переведены. Родной язык облегчал дворянству доступ к «наукам» (то есть к знаниям вообще), тогда как латынь требовала больших усилий и внушала молодым дворянам «отвращение» к учебе [413] . Бецкой строил на русской почве ту же оппозицию, однако, так как латынь играла незначительную роль в образовании российского дворянства в екатерининскую эпоху, ее место заняли живые иностранные языки, на которых науки преподавались дворянству.
412
[Бецкой]. Устав императорского шляхетного сухопутного кадетского корпуса. Вторая пагинация. С. 50. (Курсив в оригинале.)
413
См.: Le Gras N. «L’ Acad'emie Royale de Richelieu, a son Eminence (1642)». BNF. Arsenal 4–H–8289. Fol. 23–30. Мы благодарны А. Бруски за то, что он обратил наше внимание на этот источник.