Фрося

Фрейдзон Овсей Леонидович

команде обернулись в его сторону, и увидели, что его лицо расслабилось, рот открылся,

два широко открытых глаза незряче уставились в потолок в последнем обращении к

богу...

В последний путь проводить бывшего ксёндза на старое католическое кладбище пришло

достаточно много людей.

Бывшие прихожане на поминках тепло вспоминали отца Вальдемара, его проповеди,

отзывчивое сердце и беззаветное служение богу.

Закончились поминки, все разошлись, только Фрося

сидела за разорённым столом, уронив

голову на руки и тихо с подвыванием плакала.

Никто её не трогал, Оля с Аней убирали со стола посуду и оставшиеся продукты, стараясь

при этом громко не бренчать, а Стасик с Андреем разбирали, уносили в сарай столы и

лавки.

Прошло девять дней, в узком семейном кругу отметили эту скорбную дату и Фрося одна

отправилась на кладбище навестить, поговорить с Вальдемаром, как она это делала с ним

живым все последние двенадцать лет.

Даже своей смертью он как бы освободил дорогу для Фроси, что бы она могла

осуществить задуманное, поехать к его мальчику оказавшемуся в таком тяжёлом

положении...

глава 57

Закончилась пасхальная неделя, а за ней подступила посевная, но на этот раз Фросе

некогда было особо заниматься огородом, закинула базар, все помыслы и поступки

закрутились вокруг предстоящего отъезда к Алесю.

В первую очередь надо было подумать о получении разрешения на въезд в зону

поселения.

Она записалась на приём в КГБ к знакомому ей начальнику, Владимиру Ивановичу.

И снова тот же кабинет, те же пристальные глаза буквально пожирают её взглядом.

Фрося не отводя от него взгляда своих сапфировых огромных глаз, поведала, в чём

заключается её просьба:

– Владимир Иванович, я бы хотела бы к середине лета уже отправиться к мужу, очень вас

прошу, не тянуть с запросом,

в свете последних событий хотела бы ходатайствовать перед властями, что бы вернуть

доброе имя моего мужа, ведь я нашла несколько свидетелей его подпольной

деятельности...

Молодой человек поднялся с кресла, обошёл стол, заложил руки за спину и стал нервно

ходить взад-вперёд за спиной Фроси.

После долгого молчания он, наконец, заговорил:

– Уважаемая Фрося, я думаю, что разрешение на поездку к Алесю Цыбульскому ты

получишь, но это займёт какое-то время.

Заявление с ходатайством о реабилитации надо написать, приложить документы и имена

свидетелей, где положено, разберутся в этом вопросе.

Но не для протокола, ты только мне скажи, зачем тебе это надо, столько мороки, столько

проблем, ехать к

чёрту на кулички за лишениями к человеку с которым переспала

несколько раз, к человеку который за двенадцать лет неизвестно в кого превратился,

бросать хозяйство, достаток, привычный уже образ жизни.

А я тебе предлагаю всё оставить, как есть и моё покровительство...
–

И с этими словами плотно положил руки к ней на плечи.

Фрося не вскочила, не закричала, осталась сидеть, как сидела, только руки лежавшие на

коленях сжались в кулаки.

Не поворачивая головы, она заговорила:

– Сними руки с плеч гражданин начальник, покровитель одиноких обездоленных баб.

Привыкли тут, что мы рта боимся открыть.

Вам плевать на наших детей, на наши руки в мозолях от тяжёлой, часто не женской

работы.

Вам стоит закорючку поставить и мы уже в Сибири.

Ты можешь сейчас лишить меня возможности поехать к любимому и замечу, не на курорт,

человеку, который под страхом смерти выполнял задания подполья в логове у врага, а его,

толком не разобравшись, на длительный срок в неволю, на медленную смерть, от жены, от

детей, от нормальной жизни.

Так почему не воспользоваться бабёнкой и не предложить ей покровительство в постели,

а куда она денется, раскинет ноги, жить то хочется.

У баб, ведь за детей сердце болит и страшно до жути, оказаться в лапах органов. Найдутся

такие и немало, что примут изголодавшего кобеля в объятия, а куда нам деться.

Но не на ту нарвался начальничек, не сделаешь то, что тебе положено сделать, так я на

тебя управу найду, не те времена, кое-что тоже понимаем и слышали.

А если всё же удастся тебе угробить мои надежды и своей властью ещё больше

обездолить бабу, так я тебя из-под земли достану, своими вот этими руками,

перелопатившими гектары земли, перевернувшими тонны навоза, шею перекручу, как

курёнку!...
–

Последние слова она уже не говорила, а шипела.

Молодой начальник уже давно убрал руки с её плеч, обошёл стол и уселся на своё место.

В комнате воцарилась зловещая тишина, которую через пару минут нарушил, взявший

себя в руки Владимир Иванович:

– Так вот, я тебе ничего не говорил и ты мне ничего не отвечала.

В самое короткое время тебе придёт разрешение на въезд в зону поселения, я сделаю для

этого, что от меня зависит.

Что касается апелляции, то это решается на верхах, приноси ходатайство, в том виде, как я

тебе говорил раньше и я пошлю в инстанции без промедления...
–

Он вновь устремил на Фросю свой пристальный взгляд, но на этот раз на губах его играла