Фрося
Шрифт:
И впервые на лице следователя появилось подобие улыбки.
Он развязал папку, лежащую перед ним на столе, достал оттуда письмо и протянул Фросе:
– Так вот, заключённому Алесю Цыбульскому вышло послабление за хороший труд и
примерное поведение.
Ему разрешена переписка с близкими людьми, одно письмо в месяц...
Неожиданно молодой следователь перешёл резко на обращение на ты:
– Ты, говоришь, что вас с ним связывает любовь, что ж, придётся
уверен, что ему там всю любилку не отбили...
И он криво усмехнулся.
– А, так, как кроме тебя у него есть только престарелый дядя, который, как я выяснил, уже
не может самостоятельно передвигаться, сам читать и прочее, то я беру на себя смелость,
всё же вручить это письмо тебе...
Следователь многозначительно посмотрел на взволнованную женщину и после паузы
продолжил:
– Оно, собственно говоря, тебе и адресовано.
Письмо открыто, я ознакомлен с содержанием, захочешь написать ответ, тоже приноси
открытым и сразу предупреждаю, что тщательно его проверю, не на ошибки, а на
содержание.
И, ещё, он получил также право на посылку в десять килограмм один раз в пол года, но
это уже твоя воля посылать или нет.
Вопросы есть?
Если у тебя вопросов нет, то у меня пока тоже, бери письмо и будь свободна...
Фрося всё простила неприятному следователю и резкий тон разговора, фамильярное
обращение на ты, каверзные вопросы, даже раздевающий взгляд...
– у неё в руках было
письмо от Алеся.
глава 50
Фрося вышла за ворота комитета госбезопасности, облокотилась спиной о забор.
На морозном ветру листок письма трепетал и корчился в руках взволнованной женщины,
словно сопротивляясь открыть тайну написанного в нём.
Сердце гулко стучало в груди, отзываясь набатом в висках.
Фрося заставила себя успокоиться, с усилием растянула вырывающийся из рук на ветру
листок, вчиталась в строки, написанные любимым человеком, от которого все эти годы
разлуки ждала эту весточку:
– Здравствуйте, горячо любимая Фросенька, дядя и дети!
Трудно передать моё волнение, когда я взялся за написание этого письма.
Прошёл не один месяц и год, как мы расстались и всё это время я думал, волновался за
вас, не имея ни малейшей информации о вашей жизни.
Милая Фросенька, обращаюсь в первую очередь к тебе, потому, что отлично осознаю, что
мой дядя к этому моменту находится в весьма преклонных годах и мне хочется
что ты вняла моему совету, обратилась к нему в трудный час, когда судьба нас развела на
долгие годы.
После того, как я отбыл...
– дальше шли слова тщательно заштрихованные чёрными
чернилами.
... за хороший труд и примерное поведение, так гласит официальная формулировка, я
получил послабление и нахожусь сейчас в посёлке Таёжный, считаюсь
расконвоированным на вольном поселении.
Я снял комнату у одной бабки, которая взяла меня на проживание в счёт будущих
заработков, но работу пока найти не могу, но очень надеюсь, что в ближайшее время
смогу устроиться.
Мне очень не легко писать это письмо, отлично понимая...
–
И опять шли тщательно заштрихованные строки.
... теперь мне положено одно письмо в месяц и посылка в десять килограмм раз в пол года.
Фросенька, мне очень неудобно обращаться к тебе с этой просьбой, зная, что на твоих
руках трое детей, но если ещё есть какой-то резерв, то вышли, пожалуйста, долго
хранящиеся продукты, а особенно тёплые вещи, в которых я очень нуждаюсь.
Я не хочу больше возвращаться к теме посылка, поэтому только одно последнее
предложение, если нет возможности собрать её, не напрягайся, я сумею обойтись, ведь до
сих пор обходился.
Фросенька, как бы я хотел в этом письме обласкать тебя хотя бы словами, но сдерживает
мысль, что ты за эти годы могла найти себе какое-то надёжное пристанище и если так, то
я ни в коем случае тебя не осуждаю, просто тихо уйду с твоей дороги.
В любом случае, напиши, пожалуйста, хотя бы одно письмо, в котором опиши вкратце
вашу жизнь, про моего дядю и конечно про детей, они уже такие большие.
Всё же, в конце своего письма я не могу сдержать себя и не написать, что все эти годы со
дня нашего с тобой расставания, я думал о тебе дни и ночи, вспоминал все наши
счастливые минуты, смакуя по капельке каждый момент, проведённый нами вместе,
каждую клеточку твоего прекрасного тела, мысленно тону в твоих необыкновенных
глазах и ощущаю невероятно сладкий вкус твоих губ.
Надеюсь, что ты простишь мне эту допущенную вольность в словах, ведь это всё, чем я на
сегодня владею.
Моя память мой друг и враг, в зависимости, что она мне подкидывает.
Повторюсь, но всё же скажу опять, что мне очень трудно писать это письмо, ведь пишу
фактически в неизвестность и со слабой надеждой на ответ, но она всё же есть... И