Фрося
Шрифт:
тобой, но я его не осуждаю. У меня самого не хватило воли противоречить
ему и побороться за своё счастье. Я это осознал почти сразу, как только
приехал в Варшаву, но вернуться уже не мог, германские власти не
пропускали никого на территорию Советского Союза.
Ты не представляешь, как я страдал без тебя, до меня доходили письма от
дяди и друзей, и я всё знаю о тебе. Только не знал, любишь ли ты ещё меня
или нет?
Я знаю, что ты чуть не умерла
буду скрывать, мне известно, что ваши семейные отношения со Степаном не
кажутся людям хорошими, причём во многом, и поэтому я пришёл сегодня к
тебе.
Мне и сейчас было очень тяжело вернуться сюда из Польши, но я знаю
хорошо немецкий, польский, белорусский и русский языки и добился, чтобы
меня послали в Поставы работать в комендатуру переводчиком. Ты, не
думай, что я немецкий прихвостень, я их ненавижу. Если бы ты знала, что
они сделали с Польшей, что они делают с евреями... но я очень хотел быть
поближе к тебе, оберегать тебя, и если ты позволишь, то и любить тебя...
Наконец Фрося разомкнула уста:
– Алесик, как ты не понимаешь, я замужняя, у меня есть муж, который
ушёл на войну, у меня есть ребёнок от него, и, даже если я соглашусь быть с
тобой, как на это посмотрит твой дядя, наша католическая вера, соседи и
родня Степана?..
– Фросенька, милая, мне на всех наплевать - и на веру, и на соседей, и на
родню... С дядей мы рассорились, и, похоже, навсегда. Я высказал ему всё в
лицо, обвинил в том, что он разрушил моё счастье. Сказал ему, что из-за него
я упустил любимую девушку, и если будет твоя воля, я постараюсь
наверстать всё то, что мы потеряли за эти два года разлуки. Теперь только
твоё слово, а ребёнок ко мне привыкнет, а я уже смотрю на него, как на
своего.
– Лесик, не горячись, ступай домой, всё обдумай, что ты сейчас мне тут
наговорил. Мне сейчас надо кормить грудью ребёнка, а при тебе я это делать
не могу.
Не перебивай меня, ты ещё не дослушал. Я завтра оставлю открытой
калитку и дверь дома, и если ты не передумаешь, и если ты действительно
так любишь меня, то приходи ко мне в полночь, я буду тебя ждать. Мы оба
подумаем о нашей дальнейшей судьбе, но я знаю точно, что теперь я не
мыслю жизни без тебя...
Но сейчас уходи. Завтра ночью, если переступишь этот порог, я стану
твоей и только твоей, а что будет потом мне уже всё равно, я за тобой сбегу
хоть на край света.
Алесь внимательно вгляделся в лицо Фроси, кивнул и молча вышел за
дверь.
Молодая женщина, растревоженная неожиданной встречей с казалось
утерянной любовью, не спала всю ночь... Она металась на кровати, вставала,
ходила по горнице и вновь возвращалась в постель, но так и не сомкнула глаз до
утра. Вопросы обрывками мыслей крутились и путались в голове, но достойных
ответов не находилось. К этому времени Фрося окончательно поняла, что от
Алеся не отступится, она готова была всё бросить, взять ребёнка и бежать за
любимым на край света, несмотря на то, что творится вокруг...
Утром, привычно покормив Стасика грудью, занялась хозяйством,
управилась со скотиной и стала возиться на кухне. Неожиданно она услышала
немецкие команды, крики полицаев и шарканье ног по булыжной мостовой.
Оставив дома всё, как есть, бросилась наружу.
Подойдя к забору, сквозь штакетник увидела, что по дороге в оцеплении
немецких автоматчиков и полицаев, вооружённых винтовками, поднимая пыль,
движется толпа людей. Некоторых из них она сразу узнала, это были евреи их
города.
Из толпы Фрося сразу выделила взглядом дорогих её сердцу Меира и Риву с
ребёнком на руках. Душу Фроси сдавила щемящая боль. Она всё сразу поняла,
ведь Алесь ей рассказал о несчастной судьбе евреев Польши.
Дом, в котором жила Фрося, находился почти на краю города, и офицер из
команды сопровождения принял решение сделать привал у последнего на
выходе колодца. В первую очередь самим хотелось напиться в этот жаркий
августовский день и уже потом дать попить жаждущим евреем, ведь им
предстоял ещё очень далёкий путь.
Рива присела, чуть отойдя от обочины дороги на бугорок, достала грудь и
стала кормить ребёнка. Волею судьбы она уселась совсем недалеко от забора, за
которым стояла взволнованная Фрося. Меир в это время отошёл набрать воды в
колодце.
Фрося тихо позвала из-за забора:
– Пани докторша, пани докторша, это я, Фрося, - та, которую вы с мужем
спасли недавно от смерти, которой вы сделали операцию, и на свет появился
мой сынок. Быстренько перекинь ко мне через забор ребёнка, я позабочусь о
нём и сохраню для вас, а иначе не ровён час, погибнет, а вы возвратитесь, и я
верну вам дитя... быстрей, быстрей, умоляю, быстрей...
Рива спрятала грудь, оглянулась на охранников, чтоб никто не заметил, что-
то вложила в пелёнки, подбежала к забору и, буквально кинув в распростёртые
над забором ладони Фроси ребёнка, быстро сквозь слёзы зашептала:
– Береги её, сбереги её, сбереги мою девочку, миленькая, сбереги мою