Фуко
Шрифт:
Это неоформленное внешнее есть битва, оно похоже на зону турбулентности и урагана, где мечутся отдельные точки и завязываются отношения между ними. Страты лишь собирают и способствуют затвердению визуального краха и звучного эха разворачивающейся наверху битвы. Но наверху у сингулярностей нет формы, и они не являются ни зримыми телами, ни говорящими личностями. Мы входим в зону смутных двойников и частичных смертей, возникновении и исчезновений (зона Биша). Такова микрофизика. Мы находимся наверху, говорит Фолкнер, но уже не как личности, а подобно двум бабочкам-пяденицам или двум перьям, не видящих и не слышащих друг друга, "среди яростных и медленно рассеивающихся туч праха, который мы мечем друг в друга, вопя: "Смерть мерзавцам! Убей!
Убей!" Каждому состоянию атмосферы в этой зоне соответствуют своя диаграмма сил или же сингулярностей, вступивших во взаимоотношения: это и есть стратегия. Если страты принадлежат земле, то стратегия — воздуху или океану. Но стратегии свойственно актуализироваться в страте, диаграмме — в архиве, а нестратифицированной субстанции — стратифицироваться. Актуализироваться — это значит одновременно и интегрировать и дифференцироваться. Взаимодействия аморфных сил дифференцируются, создавая две разные формы: форму кривых, проходящих рядом с сингулярностями (высказываниями), и форму картин, распределяющих среди единичностей фигуры света (видимости). В то же время взаимодействия сил интегрируются как раз в рамках формальных отношений между высказываниями и видимостями, по обе стороны дифференциации.
Силы всегда происходят из внешнего, причем из внешнего более отдаленного, нежели любая форма экстериорности. Вот почему существуют не только сингулярности, вовлеченные во взаимоотношения между силами, но и сингулярности сопротивления, способные модифицировать эти отношения, опрокидывать их, видоизменять нестабильные диаграммы. Существуют также "изначальные, дикие", еще ни с чем не связанные сингулярности, находящиеся на самой линии внешнего и особенно сильно бурлящие над трещиной. Это ужасная линия, перемешивающая все диаграммы, даже поверх ураганов: линия Мелвилла с двумя незакрепленными концами, которая охватывает любое суденышко своими сложными изгибами, в какой-то момент начинает дико извиваться, и всегда есть риск, что она, убегая, унесет с собой человека; или же линия Мишо, "с тысячью отклонений", несущаяся со все возрастающей скоростью химических реакций, подобная "кнуту разгневанного ломового извозчика". Но какой бы ужасной ни была эта ли-ния, она является линией жизни, которая не измеряется лишь только взаимоотношениями сил и которая уносит человека по ту сторону страха. Ведь в месте разлома линия делает петлю, где находится "центр циклона, где возможна жизнь, и даже это-то и есть Жизнь по преимуществу". Все происходит так, как если бы короткоживущие скорости, все увеличиваясь, образовывали "медлительное бытие" более длительной протяженности. Словно шишковидная железа, которая, непрестанно восстанавливаясь и меняя направление движения, очерчивает пространство внутреннего, равнообъемного всей линии внешнего. Наиболее отдаленное становится внутренним, превращаясь в более близкое: это и есть жизнь в складках. Это центральная комната, и мы уже не боимся, что она окажется пустой, поскольку мы вкладываем в нее "Я". Здесь, в этой зоне субъективации, мы становимся повелителями нашей скорости и относительными повелителями наших частиц и их сингулярностей: утлая ладья, как внутренняя часть экстериорного.
Приложение О смерти человека и о сверхчеловеке
Основной принцип Фуко заключается в следующем: всякая форма есть соотношение сил. Если даны силы, то сразу возникает вопрос, с какими силами они вступают во взаимодействие, а затем — какая форма из этого получается. Предположим, что силы находятся в человеке: сила воображения, способность помнить, постигать, хотеть… Нам возразят, что такие силы уже предполагают существование человека; с точки зрения формы это неверно. Силы в человеке подразумевают лишь только определенные места, точки приложения, некую область существующего. Точно так же силы в животном (подвижность, раздражимость…) еще не предполагают никакой детерминированной формы. Речь идет о том, чтобы узнать, с какими иными силами вступают во взаимодействие силы в человеке при той или иной исторической формации и какая форма получается из этого сочетания сил. Можно уже предвидеть, что силы в человеке не обязательно участвуют в образовании формы-Человека, но могут участвовать в ином составе, в иной форме: даже на протяжении краткого периода Человек существовал не всегда и не всегда будет существовать. Для того чтобы форма-Человек возникла или обрисовалась, необходимо, чтобы силы в человеке вступили во взаимоотношения с весьма специфическими силами внешнего.
I. "Классическая" историческая формация
Классическую мысль можно узнать по ее способу мыслить бесконечное. Дело в том, что всякая реальность, входящая в состав какой-либо силы, "равняется" совершенству, следовательно, возвышаема до бесконечного (бесконечно совершенного), а остальное является ограничением, и ничем иным, кроме ограничения. Например, силу понимания можно увеличивать до бесконечности, и тогда получается, что человеческое понимание представляет собой лишь ограничение бесконечного понимания. Не вызывает сомнения, что существуют весьма различные порядки бесконечности, но все они соответствуют природе ограничения, отягощающего ту или иную силу. Сила понимания может быть возвышена до бесконечности непосредственным образом, а вот сила воображения способна лишь на бесконечность низшего порядка, или на производную бесконечность. XVII веку известны различия между бесконечным и неопределенным, но он характеризует неопределенное как низшую степень бесконечности. Вопрос знания, является ли протяженность атрибутом Бога или нет, зависит от распределения того, что в протяженности является реальностью и что — ограничением, то есть относится к такому порядку бесконечного, до которого протяженность можно возвышать. Следовательно, наиболее типичные тексты XVII века касаются различия порядков бесконечности: бесконечность величия и бесконечность малости по Паскалю; бесконечное-из-себя, бесконечное, порожденное своей причиной, и бесконечное между двумя пределами по Спинозе; все виды бесконечного у Лейбница… Классическая мысль, разумеется, не является мыслью спокойной и властной: она непрестанно пропадает в бесконечности; как писал Мишель Серр, она утрачивает и какой бы то ни было центр, и свою территорию, она в тоске судорожно пытается зафиксировать место конечного среди всех этих бесконечностей, она желает навести порядок в бесконечности [1] .
[1]
Serres M. Le systeme de Leibniz, P.U.F., II, 648–657.
Короче говоря, силы в человеке вступают во взаимоотношения с силами возвышения до бесконечного. Последние являются силами из внешнего, поскольку человек ограничен и сам не может отдать себе отчет в той более совершенной мощи, которая его пересекает. Вот почему сочетание сил в человеке, с одной стороны, и сил возвышения до бесконечного, с которыми они сталкиваются, с другой, образуют не форму-Человека, а форму-Бога. Нам возразят, что Бог — это не сочетание, а абсолютное и непостижимое единство. Это так, и все же для авторов XVII века форма-Бог является составной. И составлена она как раз из всех тех сил, которые можно непосредственным образом возвысить до бесконечности (то из постижения и воли, то из мысли и протяженности и т. д.). Что же касается прочих сил, возвышаемых только по их причине или между их пределами, то они еще зависят от формы-Бога, — и не по сути, а по последствиям, так что из каждой из них можно извлечь доказательство бытия Божия (космологическое, физико-телеологическое и прочие доказательства…). Таким образом, в пределах классической исторической формации силы в человеке вступают во взаимоотношения с такими силами из внешнего, что их сочетание образует форму-Бога, а вовсе не форму-Человека. Таков мир бесконечной репрезентации.
На уровнях производных порядков речь идет о том, чтобы отыскать элемент, который не является бесконечным сам по себе, но который, тем не менее, обладает способностью развертываться до бесконечности и тем самым вписывается в таблицу, в неограниченную серию, в продлеваемый континуум. Такова примета классических типов научности даже и в XVIII веке: "характер" для живых существ, "корень" для языков, деньги (или земля)
[2]
СВ, ra.IV, V, VI.
[3]
СВ, 243/252. Образцовое исследование Додена "Классы в зоологии и идея животной серии" продемонстрировало, как развертывалась по сериям классификация в классическую эпоху.
[4]
К, 119, 138.
II. Историческая формация XIX века
Мутация состоит в следующем: силы в человеке вступают в новые отношения с силами из внешнего, которые являются конечными силами. Эти силы суть Жизнь, Труд и Язык. Таков тройной корень конечности, которая порождает биологию, политическую экономию и лингвистику. И мы, в общем, привыкли к этой археологической мутации: зачастую этот переворот возводят к Канту, у которого "формирующая конечность" заменила изначальную бесконечность [5] . Что может быть более невразумительного для классической эпохи, чем формообразующая конечность? Фуко, однако, вносит в эту схему совершенно новый элемент: если до сих пор нам говорили только о том, что человек осознает собственную конечность под влиянием исторически обусловливаемых причин, то Фуко настаивает на необходимости введения двух четко ограниченных друг от друга моментов. Необходимо, чтобы сила в человеке начала свою схватку с силами конечности как с внешними силами: она должна столкнуться с конечностью за пределами самой себя. После этого и только после этого, во второй период, она творит из нее собственную конечность, неизбежно осознавая ее как собственную конечность. А это равнозначно утверждению, что когда силы в человеке вступают во взаимоотношения с пришедшими извне силами конечности, то тогда и только тогда совокупность сил начинает образовывать форму-Человека (а уже не форму-Бога). Incipit Homo (Начинается человек.).
[5]
Эта тема обрела наиболее законченное выражение в книге Вюймана «Кантовское наследие и коперниковская революция» (Vuillemin. L'h6ritage kantien et la revolution copemicienne. P.U.F.
Именно здесь метод анализа высказываний оказывается тем микроанализом, при помощи которого можно различить два периода там, где прежде видели лишь один [6] . Первый период состоит в следующем: нечто взламывает серии, дробит континуумы, которые уже не развертываются на плоскости. Это похоже на пришествие нового измерения, какой-то нередуцируемой глубины, угрожающей порядкам бесконечной репрезентации. Начиная с Жюссье, Викде'Азира и Ламарка, координация и субординация свойств в растении или животном, словом, сила организации, обусловливает такое распределение организмов, при котором они уже не выстраиваются в один ряд, но обретают тенденцию развиваться изолированно (на той же тенденции делает акцент патологическая анатомия, когда она открывает органическую глубину, или "патологический объем"). Начиная с Джонса, сила флексии изменяет порядок корней. А начиная с Адама Смита сила труда (абстрактный труд, труд какой угодно, понимаемый уже не с точки зрения какого-либо одного из своих качеств) изменяет порядок анализа богатств. Дело не в том, что организация, флективность и труд не были известны классической эпохе. Однако они играли роль ограничений, не препятствовавших соответствующим качествам хотя бы де-юре возвышаться или развертываться до бесконечности. Теперь же они осовободились от своей качественности, чтобы углубить нечто неквалифицируемое, неспособное к репрезентации, что с равным успехом может быть и смертью в жизни, и муками или усталостью в труде, и заиканием или афазией в языке. Даже земля обнаруживает столь существенную для нее скупость и лишается своего, казалось бы очевидного, порядка бесконечности [7] .
[6]
В СВ Фуко постоянно напоминает о необходимости различать два периода, однако последние не всегда определяются одним и тем же способом: то — в узком смысле — присущую им историчность получают вещи, а человек обретает эту историчность уже во второй период (380–381/390— 391); то — в более широком смысле — сначала изменяются "конфигурации", а затем — их "модус бытия" (233/243).
[7]
СВ, 268.
И вот тут все уже готово ко второму моменту, к появлению биологии, политической экономии и лингвистики. Достаточно того, чтобы вещи, живые существа и слова замкнулись на этой глубине, как в новом измерении, чтобы они ограничились этими силами конечности. Теперь в жизни существует не только сила организации; возникают еще и несводимые друг к другу пространственно-временные плоскости организации, сообразно которым распределяются живые существа (Кювье). Теперь и в языке существует не только сила флексии; возникают еще и плоскости, согласно которым дистрибуируются аффиксальные или же флективные языки, самодостаточность слов и букв уступает место звуковым соотношениям, а сам язык определяется уже не через его обозначения и значения, но через отсылку к "коллективным волям" (Бопп, Шлегель). Теперь существует не только сила производительного труда, но еще и условия производства, в соответствии с которыми сам труд переориентируется в капитал (Рикардо), а затем, наоборот, капитал проецируется на экспроприированный труд (Маркс). Повсюду сравнительное заменяет столь дорогое XVII веку всеобщее: сравнительная анатомия, сравнительная филология, сравнительная экономика. И объясняется это тем, что, по терминологии Фуко, теперь повсюду господствует Складка, второй аспект оперативной мысли, воплотившийся в формации XIX века. Силы в человеке поворачивают или сгибаются, встречаясь с новым измерением конечности в глубину, которое теперь становится и конечностью самого человека. Складка, — непрестанно повторяет Фуко, — это то, что образует "толщину" или "выемку".