G.O.G.R.
Шрифт:
А Серёгин нарисовал широкую окружность и подписал её: «Верхние Лягуши».
– Смотрите, – сказал он и нарисовал в центре широкой окружности небольшой эллипс и подписал его: «Зайцев». – Зайцев служил участковым в Верхних Лягушах, а потом кто-то, – Пётр Иванович начертил рядом с эллипсом-Зайцевым солидный жирный крестик. – Дадим ему никнейм «Икс», его нашёл, помыл, побрил и причесал, а затем, – Серёгин чиркнул длинную стрелочку от «Верхних Лягуш» и нарисовал другую окружность с подписью «Донецк». – Затем отправил к нам в Донецк и каким-то образом впихнул на место пропавшего, а если быть
Все приуныли, задумались. Сидоров безо всякого интереса и пользы перебирал протоколы допросов Интермеццо, Борисюка и Соколова – те, в которых написано: «Ме», «Му», и «Иго-го», Усачев вертел в руках свой электронный пропуск. Да, добраться до автомобиля Семенова, заточённого в гараже Зайцева, было так же трудно, как разыскать Атлантиду на дне океана. И тут некий Бодхисаттва из глубин мироздания решил оказать помощь следствию и сбросил на голову Муравьева одну гениальную идею.
– Пётр Иванович! – вскочил вдруг Муравьёв, когда «дар Бодхисаттвы» стукнул его в макушку. – А что если…
Все повернулись в сторону Муравьева. Усачев от неожиданности выронил электронный пропуск на пол. А Муравьёв взахлёб пояснял суть своей догадки, подаренной свыше.
– А что, если мы снова запустим Батона? – предложил он. – Батон же гаражи вскрывал?
– Вскрывал, – кивнул Серёгин, калякая в окружности «Верхние Лягуши» пятиконечные звёздочки. – И что?
– А пускай вскроет гараж Зайцева и добудет что-нибудь из автомобиля Семенова! – выпалил Муравьёв и снова уселся на стул. – А потом – закроет, как было и убежит, а?
– Ну, ты гений! – выдохнул Усачёв, ползая по полу в поисках своего пропуска, который нельзя терять.
– Голова, – подтвердил Казаченко.
– Круто! – обрадовался Сидоров.
– Слушай, Сева, – произнёс Серёгин после недолго раздумья и закалякал все звёздочки «кудрявой линией». – А это идея! Батон так вскрывал гаражи, что даже и не поймёшь, вскрыт гараж, или нет. На его работе даже эксперты срезались! Так что, решено – засылаем нашего «Хтирлица» – пускай пошустрит. Это хоть и не очень законно, но другого выхода у нас попросту нет.
За стенкой кабинета снова раздавались звериные звуки – там Маргарита Садальская пыталась справиться с Борисюком и Соколовым. Обязанность фиксировать сказанное с Муравьёва пока перебросили на магнитофон. Хотя, какая разница? Всё равно, запись, которая потом получится, можно будет, наверное, отнести к звукам живой природы – не более. К бодрому ржанию Соколова прибавилось ещё и басовитое кряканье – это Борисюк показал голос, и теперь крякал, не умолкая ни на секундочку. Маргарита Садальская там, наверное, уже выкипала. Потому что сквозь голоса «утки» и «жеребца» прорывалось громкое, искажённое досадливой бессильной злобой
Серёгин согласился с Муравьёвым и решил снова использовать своего «суперкрота». Батон «фон Хтирлиц» был тот час же доставлен Казаченко из камеры «на базу» и получил инструктаж от «Алекса» – Серёгина. Выслушав инструктаж «центра» до конца и разобравшись, что от него требуется, «суперкрот» поёрзал на стуле – Казаченко почему-то поместил его на самый плохой, просиженный посередине до дырки – и сдавленно изрёк:
– Я… завязал… И вы обещали выпустить меня на свободу сначала после Коли, потом – после Кашалота… А всё не выпускаете…
«Суперкрот» отказывается работать? Ничего, не таких уговаривали! Серёгин понял, что уговоры по типу «пряника» тут бессильны – значит, нужно пользоваться «кнутом», то бишь, пришло время стукнуть кулаком по столу. Пётр Иванович так и поступил. Стукнув кулаком по столу, он беззлобно, но обстоятельно пообещал, что Батон отмотает весь срок за содействие в похищении человека, если не выполнит поручение и не проникнет в гараж Зайцева. Батон заметно стушевался, съёжился на стуле и мигом «запел» другое:
– Я согласен!
– Ну, вот и молодец! – одобрил Серёгин. – Можете приступать, «Юстас»!
Батон вместо того, чтобы отчеканить: «Есть!», прогудел:
– Угу, – и был отпущен на относительную свободу.
Из кабинета он вышел, оглядываясь, а дверь назидательно скрипнула ему вслед:
– Работай, Батоша, или загремишь!
«Цыц!» – про себя огрызнулся Батон в адрес двери и пошёл по коридору туда, где был уготован ему выход, но с возвратом. В соседнем кабинете слышались некие звериные вопли, словно бы там играли анималистический спектакль, либо действительно, были звери. «Конячка и утак» – определил для себя Батон и побрёл дальше – разыскивать гараж Зайцева и подбирать метод, с помощью которого его будет легче всего вскрыть.
Пётр Иванович закончил совещание и отпустил всех его участников по делам. Муравьёв отправился вести протокол допроса Борисюка и Соколова, у Усачева подошла очередь заступать на дежурство. Казаченко утопал на оперативное задание – пытаться разыскать следы «призрачного» медвежатника, а Сидорову было поручено позвонить врачу Ивану Давыдовичу и справиться о здоровье Кораблинского.
– Иго-го-го!!! – ржал за стенкой Соколов.
– Кря-кря, кря-кря! – вторил ему Борисюк.
– Чёрт! – «подпевала» Маргарита Садальская.
Серёгин подумал, что надо будет потом дать «колдунье» задание – поработать с Кашалотом, с Чесноком и с Утюгом – а вдруг удастся побороть их склонность к вранью и узнать что-нибудь новенькое про «подземелье Тени»?
Закончив разговор с врачом Иваном Давыдовичем, Сидоров попрощался и повесил трубку. Эдуард Кораблинский ещё оставался Грибком. Вёл себя полудико: стульев не признавал, когда ел – сидел на полу. Ложку тоже не праздновал – обычно выбрасывал её и хлебал прямо из миски, как животное. Спать тоже пытался на полу, но его насильно укладывали на кровать. Иногда у Грибка – Кораблинского случались просветления: он вспоминал имена жены и дочки и просился домой. Но это длилось недолго – спустя несколько минут Грибок опять дичал и начинал петь: