G.O.G.R.
Шрифт:
– Ну а лицом он на Кораблинского похож? – осведомился Пётр Иванович у Сидорова, который видел настоящего Кораблинского собственными глазами.
– Ну, – протянул Сидоров, вглядываясь в спившееся и покрытое малиновыми пятнами фукарцина лицо «камлающего» бомжика. – Если бы Эдуард Всеволодович полгода пил горькую и не просыхал ни дня, то, наверное, сделался бы похожим на Грибка.
– Зови Садальскую, – распорядился Серёгин. – Пускай расколдовывает!
– Есть! – согласился Сидоров и принялся пропихиваться к выходу, чтобы разыскать киевскую «колдунью».
Маргарита
Сидоров поглазел немного на происходящую в кабинете гипнотизёра картину и осторожно сказал:
– Маргарита Модестовна, вас Серёгин вызывает в изолятор.
Садальская встрепенулась, фыркнула и хотела выйти из кабинета. Она собралась идти с Сидоровым в изолятор, но Муравьёв вовремя спохватился и сказал:
– А они? – и кивнул в сторону невменяемых Борисюка и Соколова.
Соколов, не умолкая, ржал, а перед Борисюком уже скопилась целая кипа немыслимых карикатур на Маргариту Садальскую.
– Вот ещё… Чёрт! – буркнула Садальская, уже безо всякого стеснения плюясь «чертями». – Проснись! – выкрикнула она сразу обоим, и они, покинув состояние Бодхисаттвы, вернулись в свои не просветлённые и неказистые тела. Хорошо, что они не помнят ничего, что делали под гипнозом, а то бы заработали какой-нибудь «комплекс».
Грибок продолжал «камлание» – он уже почти что, целый час «камлал». Бомжик превратился в некоего «злого следака» и всё допрашивал, допрашивал каких-то невидимых бандитов, иллюзорных потерпевших и паранормальных свидетелей. Копчёный уже был отправлен в гипотетическую камеру, его место на воображаемом стуле занял некий Марат. Серёгин навострил уши: Маратом звали пропавшего охранника убитого «авторитета» Рыжего, дело которого и расследовал настоящий Эдуард Кораблинский!
– Ну что, Марат, будешь отпираться? – осведомился у Мироздания разозлённый молчанием потустороннего Марата Грибок и замер напротив пустоты. – Ты же знаешь, кто замочил твоего шефа. Ведь это был ты, Марат, и твой напарник так сказал!
Если верить Грибку, то выходит, что напарник обвинил пропавшего Марата в убийстве и сказал об этом Кораблинскому… А вот Серёгину этот напарник говорил совсем другое.
– Какая ещё «Волга»?! – взрычал между тем Грибок, замахнувшись сжатым кулаком.
И тут пришла Маргарита Садальская. Окинув взглядом специалиста «камлающего» Грибка, она сначала сморщилась – да, он ей не понравился – а потом сказала:
– Типичный случай навязчивых галлюцинаций… Наркоман?
– Нет, – возразил Пётр Иванович и объяснил Садальской, в чём дело.
Услышав всё о Грибке, Маргарита Садальская чуть приуныла:
– У, поначапали! – сел на полу и принялся гнусить свою любимую чатланскую песню:
– Ку-у! Ку-у! Ку-у! Ку-у! Ы-ы-ы!
Зеваки стали расходиться: теперь Грибок стал неинтересным. Вскоре в его камере остались только Серёгин, Сидоров, и Маргарита Садальская.
– Мне нужно, чтобы он улёгся вон туда! – сказала Маргарита Садальская и показала пальцем на нары в углу камеры. Да, она смотрит на Грибка с явным брезгливым отвращением – хоть бы не отказалась…
Сидоров толкнул поющего бомжика и приказал ему:
– Лезь на нары!
– Ы! – огрызнулся Грибок. – Мне и тут хипово!
– Лезь, лезь! – подпихнул его Сидоров носком ботинка. – А то выкинем назад, на помойку, и будешь там опять ловить своих мутантов!
– У, не хочу, меня Куздря бьёт! – завыл Грибок и на четвереньках пополз в угол камеры к нарам. – Чуть грызло не разнесла! А я ей тоже в рожу залепил, а потом камень взял, чтобы грызло ей припечь, а она меня как повалит, и давай утюжить булками… Всю печёнку отходила!
– Давай, давай, лезь молча! – подогнал его Сидоров.
Грибок залез на нары, а Маргарита Садальская, посмотрев на Серёгина, мол, спрашивая: «Не заразный?», медленно двинулась к ворочающемуся Грибку.
– Ему уже вылечили педикулёз, – сказал Садальской Пётр Иванович.
Маргарита Садальская молча проглотила слова Петра Ивановича и приблизилась к Грибку. Серёгин и Сидоров видели, как она достала из кармана пиджака маятник в виде гайки, привязанной на верёвочку, и, качая им перед носом Грибка, вводит его в транс. Решив, что Грибок «дошёл до кондиции» и готов к «парапсихологическому считыванию памяти», Садальская снова сморщилась и сказала:
– Всё, можете допрашивать.
Грибок спал с открытыми глазами. Серёгин и Сидоров подошли к нему поближе. Сидоров всмотрелся в его лицо. Теперь, когда бомжик «спал», не корчил гримас, не пел и не «камлал», он сделался до нельзя похожим на погибшего Эдуарда Кораблинского! Да, это он, только лысый!
– Как вас зовут? – спросил Серёгин у Грибка – Кораблинского.
Грибок дёрнул головой, пару раз хрюкнул по-свиному, из-за чего Садальская впихнула в рот таблетку валидола, а потом разинул рот и произнёс:
– Гриб… – он замолчал, снова хрюкнул, а затем выдал: – Я – Эдуард Всеволодович Кораблинский, мне 37 лет, родился в городе Докучаевске Донецкой области 12 января 1972 года…
– Вот это – да! – выдохнул Серёгин, услышав откровение Грибка. – Кажется… Где вы были в течение последнего года? – обратился он к Грибку – Кораблинскому.
– Ездил в Верхние Лягуши… – рассказывала освобождённая от «дьявольского» наваждения память Кораблинского. – В багажнике… автомобиля… Меня похитили… люди…