G.O.G.R.

Евтушенко Анна

– Ах, ты ж, макромицет! – заверещал облитый Ежонков и замахал руками, сжал кулаки, собрался колотить. С его нешироких пухлых плечиков эполетами свисала кудрявая вермишель. – Да я сейчас тебя!..

Ежонков широченными шагами пересёк камеру, вдвинулся в тот угол, куда забился Грибок и принялся его оттуда вытаскивать, ухватив за драную рубаху.

– Вылазь, вылазь! – пыхтел Ежонков и пускал из ушей пар. – Я тебе сейчас наваляю за пиджак!

– Хых! «Психиатр»! – жёлчно хохотнул Недобежкин, наблюдая за «театром». – Костолом!

Грибок

был тощ и слаб, сопротивлялся плохо, вот и вытащил его Ежонков на середину камеры. Недобежкин даже перестал верить Смирнянскому, который бормотал про то, как этот «опёнок» уложил Ярослава Семёнова. Сам, небось, постарался – вот и заловил его Носиков.

Грибок барахтался на полу, словно жучок, а Ежонков, чьё лицо стало бурачного цвета от злости, уже занёс над ним кулак. Он бы закатил ему затрещину, если бы Грибок не вскочил вдруг на ноги, не блокировал летящий кулак, как каратист, и не опрокинул Ежонкова на обе лопатки. После этого Грибок сделал несколько шагов назад, обхватил руками собственную голову – точь-в-точь, как Семёнов – и медленно сел на пол.

Сидоров помог неуклюжему Ежонкову водвориться на ноги и отвёл в сторонку, чтобы не вздумал снова нападать на Грибка.

– А ты говорил, что не амбал! – заметил Недобежкин. – Вон, как дерёшься – прямо на пол рухнул!

– Он испортил мне пиджак… Он набил мне шишку! – причитал «суперагент» Ежонков, собирая с плеч вермишель. – Да у него силы, как у хорошего диплодока, а он всё прибедняется! Не хочу я тут с вами работать! Увольняюсь!

– Не раскисай! – Недобежкин похлопал его по плечу. – Тебе ещё его пушить придётся!

– Опять будет «Бык»! – деморализовано сокрушался Ежонков. – Вы же видите, что я не могу снять выборочный гипноз! Знаете, как фашистские агенты гипнотизировали? Раз – и квас! А я?

– Смотрите! – вдруг прошептал Пётр Иванович и показал пальцем на Грибка.

Да, там было, на что посмотреть. И поэтому все, включая и побеждённого Ежонкова, повернули свои головы и вперили внимательные взгляды в неуклюжую фигуру Грибка. Грибок снова разыгрывал спектакль: не то, он опять допрашивал кого-то виртуального, не то, просто разговаривал. Он стоял, не шатаясь, и держал голову так, словно бы смотрел на кого-то выше себя ростом. Смотрел орлиным взором, так, как – Сидоров видел – смотрел майор Эдуард Кораблинский.

– Вы понимаете, – говорил Грибок голосом майора Кораблинского. – Я не беру взятки и не прекращаю уголовные дела без особых на то оснований. Будь вы хоть, президентом, а я вас задерживаю за попытку подкупить следователя при исполнении.

– Ну, майор даёт! – шёпотом заметил Сидоров.

– Цыц, – шикнул на него Серёгин, ожидая, что Грибок назовёт как-нибудь того фантома, с которым сейчас разговаривал.

Грибок-Кораблинский подбоченился, а потом – полез в карман и сделал лихое движение, словно бы извлёк наручники.

– Руки! – злобно рыкнул он и протянул эти эфемерные наручники стоящему перед ним невидимому призраку.

Видимо, призрак не внял сей

просьбе, потому что Грибок набрал в лёгкие побольше воздуха и рыкнул повторно:

– Р-руки, я сказал!

Грибок выдерживал прямо-таки, театральную паузу, держа на весу эти самые несуществующие наручники и предлагая кому-то засунуть в них руки и отправиться на нары. Кажется, тот, кому он предлагал отправиться на нары, совсем туда не хотел и руки не давал – Грибок снова сделал глубокий вдох, свёл брови, словно Иван Грозный, но спустя миг… внезапно обмяк, выпустил воздух и проблеял по-овечьи:

– Вопросов нет.

Всё, «кино» кончилось: Грибок опустил руки и бухнулся на холодный бетон.

– Крякнул! – установил предварительный диагноз Ежонков. – Как Филлипс. Я же говорил – смертельно!

Из Петра Ивановича невольно вылетело:

– Упс! – неужели, и, правда – смертельно? Ну, тогда, стоит Петру Ивановичу прокамлаться – он тоже «крякнет»…

– Куууу… – тихо завыл Грибок и заворочался на холодном твёрдом полу. – Ку-ку-ку ыыыыы!

– Фуух! – это был облегчённый вздох, который украдкой выпустил Серёгин: раз Грибок не «крякнул», то возможно, что и у него есть шанс.

– Эй, не крякнул! – обрадовался Ежонков, который всё никак не мог освободиться от вермишели.

– Давай, Ежонков, работай! – приказал «суперагенту» милицейский начальник, передав выжившего в «звериной порче» Грибка в его распоряжение.

– Не буду! – отказался Ежонков и отодвинулся от Грибка подальше. – А вдруг он мне по морде даст?

– Ыыыы… – выдавил Грибок и сел на полу по-турецки. – Где я?

Теперь в его голосе пропала невменяемая гугнивость и циничная интонация озлобленного бомжа. Слова «Где я?» он произнёс чётко, твёрдым голосом, как мог бы произнести их майор Кораблинский.

– Уй, разговаривает! – подпрыгнул Ежонков. – Прокамлался??

– Кораблинский? – осведомился Серёгин и сел на корточки, чтобы лучше видеть лицо Грибка.

Грибок не камлал, его лицо делалось всё осмысленней, он с удивлением озирался вокруг.

– Да, это я… – сказал он, соглашаясь с фамилией «Кораблинский». – А где… этот?

– Кораблинский, какой сейчас год? – поинтересовался Недобежкин, приблизившись к присмиревшему буяну.

– Восьмой, а что? – неподдельно удивился Кораблинский и поднялся на ноги. – Сидоров? – узнал он Сидорова, случайно заглянув через плечо милицейского начальника.

– Я, Эдуард Всеволодович, – кивнул Сидоров.

– Значит, восьмой, хорошо, – согласился Недобежкин, едва подавляя улыбку. – А десятый не хотите?

– В смысле? – не понял Кораблинский.

– Скажите, вы где находитесь? – осведомился Недобежкин.

– Н-на службе, а что? – выдавил Кораблинский, вытерев нос кулаком. – Чёрт, что на мне напялено?

Он отшатнулся от собственной руки, так не понравились ему лохмотья Грибка.

– Эт-то, что – какая-то шутка? – пролепетал он, побелев. – Сидоров, первое апреля давно прошло…