G.O.G.R.
Шрифт:
И тут к нему в камеру кто-то зашёл. Нет, Гопников не услышал, ни как он открывает дверь, ни его шагов. Он просто почувствовал, что этот кто-то здесь есть и стоит над его престарелой душой. Гопников распахнул глаза, но увидел перед собой лишь размытые очертания человеческой фигуры – так плохо стал он видеть. Но, даже не видя лица вошедшего, Гопников знал, что перед ним стоит Генрих Артерран. Гопникову не нужно было даже видеть этого монстра для того, чтобы узнать его.
– Прекрасно! – довольным голосом констатировал Генрих Артерран и потёр свои руки. – Знаешь, Гопников, как долго я работал над проблемой противоядия? Больше, чем полвека я занимался тем, чтобы найти способ выведения из человеческого организма
– Я… – выдавил Гопников слабеющим голосом и сделал попытку встать с нар, но не смог из-за старческой слабости.
– Вопросов нет! – заключил Генрих Артерран и удалился в щёлку под дверью.
И практически сразу после того, как исчез Генрих Артерран, дверь камеры с железным лязгом отворилась, и из-за неё медведем ввалился Недобежкин, отпихнув «привратника» Белкина. Недобежкин ворвался в камеру и тут же застрял на месте. Гопников неподвижно лежал на нарах, сложив костлявые руки на тощей груди, и не подавал признаков жизни. Недобежкин даже испугался немного, снова увидев этого Гопникова. Как же он, этот Гопников, может быть здесь, когда он был застрелен в катакомбах «Наташеньки» и завален тоннами земли при обвале???
– Это – он! – высунулся из-за спины Недобежкина Ежонков. – Да, он меня похитил, и он – фашистский агент!
– Плохо его охраняют, – заметил Недобежкин. – Сбежит ещё…
Смирнянский и Синицын остались за дверью изолятора: они насмотрелись на Гопникова ещё вчера, когда ловили его, везли в подвал, а потом – доставляли сюда, в изолятор. В камеру мимо широкой спины Недобежкина протиснулись только «потерпевший» Ежонков да любознательный Сидоров. А Пётр Иванович почему-то задержался около камеры Грибка-Кораблинского, прислонился ухом к двери и стоит – прислушивается, что там, за дверью, происходит. Что-то заинтересовало Серёгина – наверное, непривычная тишина, которая водворилась там с недавних пор. Обычно Кораблинский издавал звериные звуки, которые обычно услышишь из клетки в зоопарке, однако сейчас он затих, и даже не храпел. Пётр Иванович приоткрыл окошко на толстой двери его камеры и заглянул внутрь. Грибок не спал, а в полной тишине и с ошарашенным видом расхаживал по камере из угла в угол и ощупывал стенки. Он заметил, что Серёгин заглядывает к нему и медленно пошёл к двери.
– Серёгин? – удивлённо вопросил он. – А, что, собственно, случилось?
«Прокамлался??» – Пётр Иванович едва не выкрикнул это слово вслух в лицо «ожившему» Кораблинскому. Он побежал звать Белкина, чтобы тот открыл его камеру. Белкин занимался тем, что заглядывал через пухленькое плечико Ежонкова в камеру Гопникова. Они все там собрались, в тесном пространстве и на что-то там глазели в гробовой тишине. Пётр Иванович тоже заглянул – через плечо Смирнянского – и наконец-то понял, на что они все так зачарованно глазеют. Серёгин увидел Гопникова. Тот не изменил своей позы с тех пор, как они привезли его в изолятор и положили на нары. Но если ещё утром на вид ему было лет тридцать – от силы тридцать пять, то сейчас Гопников прямо на глазах превращался в древнего морщинистого старика. Пётр Иванович с ужасом наблюдал за тем, как на его пожелтевшем лице одна за другой появляются глубокие морщины.
– Э-эй, чо это с ним? – прошептал Недобежкин, засунув в свой рот, чуть ли, не целый кулак.
– Ик! – икнул Сидоров и медленно осел прямо на пол.
– Эээ, – протянул Ежонков, не зная, что сказать.
– Чи, помер… – буркнул Смирнянский.
– Чёрт его знает, – пожал плечами Синицын. – Жуть лесная…
А
– Белкин, Белкин, стой! – это спохватился милицейский начальник и побежал вслед за Белкиным, желая остановить его и вернуть назад. – Подожди! В эту камеру кто-нибудь заходил??
– Батюшки, батюшки… – бормотал Ежонков.
– Ну, что ты: «Батюшки, батюшки»? – ехидно передразнил Смирнянский и пихнул Ежонкова в бок локтем. – Ты у нас спец. Давай, работай!
– Да что я могу сделать, чёрт! – взвизгнул Ежонков и тоже убежал. Только этот побежал в буфет – снова напихается пирожными и будет дремать, словно сытый крокодил.
В камере Гопникова остались только хладнокровный Смирнянский, флегматичный Синицын и пойманный ступором Сидоров, который сидел на полу. Пётр Иванович переступил невысокий порожек, прошёл вглубь камеры и приблизился к нарам Гопникова. Гопникова было не узнать: лежащее на нарах тело ничем не отличалось от мумии монаха, на которую Пётр Иванович и Сидоров натолкнулись в подвале дома Гарика Белова.
– Эй, Серёгин, кто-нибудь мне объяснит, что происходит?! – это подал голос майор Кораблинский, нарушив жуткую, могильную, смертельную тишину, что повисла тут, в неподвижном влажноватом воздухе.
Да, без Белкина ему трудно помочь: будет торчать взаперти до тех пор, пока «страж ворот» не придёт в себя и не отдаст ключ.
– Прокамлался Кораблинский? – мигом оживился Смирнянский – скорее для того, чтобы сбросить с себя липкие лапы ужаса пред той странной и страшной смертью, что постигла Гопникова.
– Ага, – кивнул Серёгин. – Просится, чтобы мы его выпустили, а Белкин ключ унёс…
– Да ну его, Белкина! – плюнул Смирнянский и достал из кармана здоровенную «лошадиную» скрепку. – Сами с усами!
Это Смирнянский просто нашёл повод для того, чтобы покинуть камеру Гопникова, которая с недавних пор сделалась «комнатой страха».
Ежонков посеменил за Смирнянским, а Пётр Иванович помог Сидорову встать и вывел его под руку. Сидоров весь дрожал, словно бы сильно замёрз, и руки у него были ледяные.
– Пётр Иванович, – простонал Сидоров, ведомый по коридору за локоток. – Вы знаете…
Сидоров вспомнил своё пребывание в подземном плену в катакомбах «Наташеньки». Он сидел там в тесноватой комнатушке, и до сих пор думал, что его ни разу не выводили от туда. А вот сейчас, увидев пугающую смерть Гопникова, наверное, от пережитого стресса, начал припоминать, что нет, его выводили…
Длинный, плохо освещённый коридор, который убегает куда-то в темноту. Его стены покрыты старым, испачканным чем-то кафелем, а некоторые плитки и вовсе – отлетели и валяются разбитые на влажном полу. Вдоль стен коридора, под самым серым потолком, тянутся толстые и тонкие трубы, кое-где покрытые рыжей ржавчиной… Чем-то всё это похоже на подземные коридоры метро, только старого, давно заброшенного метро… Откуда исходит неверный дрожащий свет, что рассеивает мрачную мглу коридора, Сидоров не видит. Возможно, где-то привешена лампочка…
Высокий человек, одетый в белый халат… В такой халат, который бывает у врачей… Да, он был именно так одет – в халат – а на глазах его торчали тёмные очки. Сидоров ещё удивился тогда, зачем ему эти очки, ведь тут, в коридоре и так темно… Пальцы незнакомца – длинные, цепкие, больно впивались в руку Сидорова, он тащил его, словно буксир тащит безвольную баржу, потом – втолкнул в некую комнату, которая была освещена так ярко, что Сидоров невольно зажмурил глаза… Зажмурил, а что было потом – он не помнит, не знает… Открыл глаза уже в своём узилище. Нет, не даром этот странный человек водил его в ту освещённую комнату… Возможно, что и Сидорову тоже достался какой-нибудь ихний «образец»…