G.O.G.R.
Шрифт:
– Сам ты Емеля! – огрызнулся Ежонков и подобрался поближе к Серёгину. – Емельян!
Пётр Иванович ощутил на своей спине мурашки: при всей своей милицейской храбрости он подспудно, неявно побаивался всех этих «сверхъестественных» фокусов с мозгами.
– Эй, Ежонков! – Смирнянский заставил себя позабыть обиду и обратить внимание Ежонкова на свою персону. – Если с Серёгиным выгорит – попробуй меня вылечить, а?
– Кесарю – кесарево, а слесарю – слесарево, – саркастически усмехнулся Ежонков. – Ты ведь слесарь, Игорёша, а я – профессор психиатрии!
– З-задуш-шу… – сквозь
Но Ежонков его уже не слушал, а вплотную работал над мозгами Серёгина. Пётр Иванович был погружён в гипнотический сон. Он сидел неподвижно и потихоньку сползал со стула, а гипнотизёр Ежонков, совершая короткими ручками пассы над его головой, что-то нечленораздельно бормотал ему на ухо. Сам Серёгин видел себя так, словно бы сидел не на стуле в кабинете начальника, а прямо на воздухе в некой незнакомой комнате, где все стены, пол и потолок были сделаны из чего-то невозможно белого.
– Вспомни, вспомни, вспомни! – твердил над ухом чей-то электронный голос. – Слово! – прогрохотал он так, что едва не оглушил Серёгина.
Пётр Иванович кулём свалился с воздуха на белый пол и тут же вскочил, словно бы проснулся. Видение белой комнаты не исчезло. Вертя головой, Серёгин видел её простор и начинал различать квадратики кафельных плиток, что покрывали её широкие и высокие стены. Пётр Иванович свободно двигал руками и ногами, мог подойти к любой из стенок, даже потрогал одну пальцем и ощутил холодок – такой, который человек ощущает, трогая обычный кафель.
– Слово! – требовал от Серёгина электронный голос. – Вспомни слово!
А Пётр Иванович вообще, никаких слов не помнил. Он словно бы разучился говорить, и, даже если бы тут появился какой-либо человек и спросил бы у него, как его зовут – он и то не смог бы ответить. Серёгин просто передвигался от стены к стене и глупо разглядывал кафель, замечая на нём трещинки и грязь. Не такой он уж и безупречно-белый, этот кафель, а скорее, грязновато-серый, словно бы уже не новый… По-хорошему, в комнатах бывают двери и окна, однако тут ничего подобного не было – каждая из стен возвышалась сплошной массой. И от этих стен эхом разносился приказ:
– Вспомни, вспомни слово!
Какое слово? Какое тут могло быть слово? В памяти Серёгина вдруг возникло твёрдое убеждение в том, что слово должно быть «петушиным».
– Ко-ко?.. – пролепетал Серёгин неуверенно и даже вопросительно.
– Ну, вот, теперь он у тебя кукарекает! – вмешался в звон тишины другой электронный голос. – Ты, я вижу, настоящий ас!
– Чш! – шикнул первый голос. – А то внушу тебе, что ты – бык! Проснись! – приказал он Серёгину, и Пётр Иванович, моргнув, выскочил из белого пустого пространства и упал на пол начальничьего кабинета.
– Ну что, будем действовать по моему плану? – осведомился Смирнянский, потирая руки. – Смирись, Ежонков, ты продул.
– Ничего не продул! – возразил Ежонков. – Я дал Серёгину установку, и он вспомнит пароль сам по прошествии времени!
– Ну и сколько лет пройдёт? – съязвил Смирнянский. – Семьсот сорок три?
– Не смешно! – буркнул Ежонков и отполз на свободный стул.
Грибок никуда не делся из своей камеры. Ему принесли поесть, и он сидел на полу и шумно
Сейчас Синицын жил в «загородной резиденции» Ежонкова. То бишь, в той лачужке в Макеевке, которую Ежонков называл «явкой». Ежонков сейчас сам жил там же, потому что жена таки вышибла его из дому за то, что он изуродовал «Ниссан Патруль 4Х» и превратил его в «шмяк». Это так жена сказала, что Ежонков превратил новую машину в «шмяк». Ежонков ушёл из дома тихо, не провоцируя жену на громкий скандал, и теперь надеялся, что жена простит его и позвонит сама. Да, действительно, из-за чего тут ссориться? Ну, парочка царапин на капоте машины…
Ежонков и Синицын делили на двоих крохотную комнатку и кухню. Ежонков даже принёс немного подержанной мебели, чтобы дикарское убежище стало больше пригодно для жизни человека. Сейчас в лачужке Ежонкова поселился ещё и Смирнянский – как руководитель операции по ловле на живца. Сейчас они втроём сидели на кухне, ели пельмени и болтали о пустяках.
– Ежонков! Мог бы приготовить что-нибудь повкуснее! – «оценил» угощение Смирнянский и отодвинул от себя тарелку с недоеденным пельменным супом. – Когда я служил в СБУ, знаешь, что я ел?
– Смирись, те времена давно прошли, – заметил Синицын. – А пельмени – как раз еда для сантехника.
– Чёрт… – пропыхтел Смирнянский, который больше всего на свете не любил пельмени и сантехнические работы. – Хоть бы этот чёрт поскорее клюнул…
За окном висела ночная темнота, ведь ужин у них был поздний. В небе торчала глупая луна в компании равнодушных звёзд. А по захламлённому для конспирации двору Ежонкова бесшумно скользнула чья-то тёмная тень…
====== Глава 106. Финал Гопникова. ======
Тень принадлежала Гопникову. Вот, кто, мелькнув на секунду в бледном мистическом свете луны, скользнул за угол дома и притаился там, в кромешной тьме. Взгляд Гопникова зорко прорезал эту тьму, и Гопников отлично видел рядом с собой деревянную дверь небогатого убежища, в котором прятался от него человек по фамилии Ежонков. Да, Гопников пришёл вовсе не за Синицыным. За Синицыным мог бы прийти Генрих Артерран. А вот целью Гопникова являлся именно он, Ежонков, человек, который залез в его секретный архив. Гопников заглянул в подслеповатое окошко избушки и увидел, что Ежонков не один. За колченогим столом вместе с ним сидят ещё два типа. Да, они мешают Гопникову добраться до Ежонкова. Но, не будут же они вечно тут сидеть! Рано или поздно, они отползут. А стоит им хоть на минуточку оставить Ежонкова одного – они больше никогда его не найдут. Да, Гопников давно осознал все возможности, которые подарило ему зелье Артеррана. Эти возможности помогают ему защищаться от самого Артеррана – помогут и от Ежонкова отделаться…