Галерея призраков
Шрифт:
В тот же вечер Каламаке отвел своего зятя в сторону и вручил ему пять долларов.
— Кеола, — сказал он, — если бы ты был мудр, в чем я очень сомневаюсь, то решил бы, что весь сегодняшний день проспал на веранде и все, что видел сегодня, тебе только приснилось. Часто повторять одно и то же я не люблю, так что запомни: в помощники я беру только тех, у кого короткая память.
Ни слова больше не сказал Каламаке, никогда больше не возвращался он к событиям того дня. Но Кеола не переставал думать о них, и если раньше он был просто ленив, то теперь он и вовсе не хотел ничего делать.
«Почему я должен работать, — думал
Очень скоро деньги, полученные им от Каламаке, закончились. Он быстро растратил их на красивые одежды. И это опечалило его.
«Лучше бы я купил концертину, — думал он, — и тогда бы я мог целыми днями наслаждаться музыкой». И его недовольство тестем постепенно становилось все больше.
«У этого человека душа собаки, — думал Кеола. — Он может собирать доллары на берегу, когда ему это заблагорассудится, а я должен мучиться без концертины! Но это ему даром не пройдет, я уже не ребенок, я такой же хитрый, как он, и знаю его тайну!» Подумав так, он пошел к своей жене Лехуа и пожаловался на обращение с ним ее отца.
— Я бы на твоем месте не трогала его, — ответила Лехуа. — Он очень опасный человек, если идти ему наперекор.
— Я его не боюсь! — воскликнул Кеола. — Я могу справиться с ним в два счета! Я заставлю его сделать так, как хочу! — И он рассказал Лехуа о долларах.
Однако жена его только покачала головой.
— Можешь поступать, как знаешь, — сказала она, — но если ты будешь перечить моему отцу, с тобой произойдет что-то ужасное. Вспомни того-то и того-то; вспомни Хуа, который заседал в Палате представителей и каждый год ездил в Гонолулу, а потом исчез, и никто не смог найти даже его останков. Вспомни Камау, которого болезни истощили до неузнаваемости, и теперь жена легко поднимает его одной рукой. Кеола, для моего отца ты не страшнее младенца, если он захочет, то возьмет тебя двумя пальцами и съест, как креветку.
В действительности Кеола очень боялся Каламаке, но он был тщеславен, и эти слова жены только распалили его.
— Очень хорошо! — воскликнул он. — Если ты обо мне такого мнения, то я докажу тебе, как глубоко ты заблуждаешься. — И, резко развернувшись, он решительно направился в комнату к тестю.
— Каламаке, — сказал он, — я хочу концертину.
— В самом деле? — спросил Каламаке.
— Да, — ответил он. — Скажу тебе больше — я очень серьезно настроен иметь ее. Человек, собирающий доллары на берегу океана, вполне может позволить себе концертину.
— А я никогда и не подозревал, что ты такой смелый, — проговорил колдун. — Я всегда считал тебя инертным и бесполезным сопляком и теперь не нахожу даже слов, чтобы описать тебе, как я рад, что ошибался. Теперь мне начинает казаться, что я нашел достойного помощника и продолжателя своего трудного дела. Концертину, говоришь? Что ж, у тебя будет лучшая концертина во всем Гонолулу. Сегодня же, как только стемнеет, мы с тобой отправимся за деньгами.
— Опять на тот берег? — спросил Кеола.
— Нет-нет! — ответил Каламаке. — Пора познакомить тебя с более серьезными тайнами. В прошлый раз я учил тебя собирать раковины, а теперь я покажу тебе, как ловить рыбу. Ты достаточно силен, чтобы спустить на воду лодку Пили?
— Думаю, что да, — сказал Кеола. — Но почему мы не можем отправиться на своей лодке, которая уже на воде?
— На это у меня есть свои причины, о которых тебе
Слова Каламаке казались Кеоле слаще меда, и он едва мог сдержать охватившую его радость.
«Я бы давно уже мог получить свою концертину, — думал он, — если бы раньше повел себя чуть смелее».
Увидев, что Лехуа плачет, он чуть было не рассказал ей, что дела его идут лучше прежнего.
«Нет, — подумал он, — не буду торопиться, подожду, пока не куплю концертину. Посмотрим тогда, что она скажет. Наверное, поймет, наконец, какой умный муж ей достался».
Как только стемнело, тесть и зять спустили лодку Пили на воду и подняли парус. Перед ними простирался безбрежный океан, с суши дул сильный ветер, и лодка, легкая и быстрая, стремительно неслась вперед, рассекая волны. Колдун взял с собой фонарь, который он теперь зажег и держал за кольцо, просунув в него палец. Они сидели на корме, курили сигары и беседовали, как два друга, о волшебстве и о тех огромных деньгах, которые это волшебство им подарит, и что они купят на них сначала, и что — потом, и Каламаке разговаривал с Кеолой, как с родным сыном.
Вскоре он огляделся вокруг, запрокинув голову, посмотрел на звезды, бросил взгляд на теперь уже далекий остров, казавшийся на треть погруженным в море, и решил, что они прибыли на место.
— Смотри! — сказал он. — Молокай остался далеко позади, Мауи похож на легкое облачко, а по этим трем звездам я вижу, что мы находимся там, где нужно. Эта часть океана называется морем Мертвых. Под нами расположено самое глубокое место всего океана, а дно его покрыто костями утопленников, там же в потаенных норах живут боги и гоблины. Морское течение, направленное на север, здесь быстрее, чем может двигаться акула, и любого человека, упавшего в этом месте с корабля, унесет в открытый океан раньше, чем он успеет опомниться. Вскоре несчастный выбьется из сил и опустится на дно, и кости его улягутся рядом с остальными, и боги сожрут его душу.
Страх охватил Кеолу от этих слов, а когда он всмотрелся в Каламаке при свете звезд и фонаря, ему показалось, что колдун изменился.
— Тебе нехорошо? — опасливо спросил Кеола.
— Мне очень хорошо, — ответил колдун, — а вот кое-кому здесь скоро станет совсем нехорошо.
Сказав это, он схватил фонарь иначе, и палец, просунутый в кольцо, стал на глазах распухать, кольцо лопнуло, вся рука колдуна принялась расти и вскоре вытянулась длиннее дерева.
При виде этого ужас охватил Кеолу, он закричал и закрыл лицо руками. Но Каламаке поднял фонарь еще выше.
— Смотри мне в лицо! — приказал он, и вот уже голова его стала больше бочки, и он все рос и рос, подобно туче, расползающейся по горе, и Кеола кричал от страха, скорчившись у самых его ног, и лодка продолжала нестись вперед в бескрайнее море.
— А теперь, — воскликнул колдун, — что теперь ты думаешь о своей концертине? Может быть, ты уже согласен на флейту? Нет? Но мне уже все равно, потому что я больше не хочу терпеть тебя в своей семье. А теперь, пожалуй, я сойду с этой утлой лодчонки, потому что она стала для меня слишком тесной, и мне кажется, что морская пучина вот-вот поглотит ее.