Гангстеры
Шрифт:
— Подправить?
— Я поговорил с молодым писателем. Дал ему ряд рекомендаций.
— Рекомендаций?
— Инструкций. Чтобы он не наступал на мозоли некоторым людям.
— Я поверил в тех братьев, — сказал Конни. — А в историю — нет.
— Как и большинство, — отозвался Посланник. — Братья Морган. Он был один, но по какой-то причине стало два. И звали его не Морган. И редактора, конечно, не Стене Форман, но имя оказалось таким подходящим, что мы тоже стали звать его так.
— Дело Хогарта…
— И это сгодилось, — подтвердил Посланник. — Но в реальности все было грязнее… Ни Генри Морган, ни Стене Форман не собирались делать сенсационных разоблачений в своем «мужском журнале». Они поняли, что материал даст гораздо больше денег, если будет лежать в сейфе, а вышеозначенный бизнесмен оплатит, так сказать, аренду сейфа. Так
В те времена Генри Морган находил свои расходы весьма значительными, «поскольку предоставлял свое жилье лицам без определенных занятий, а также одному молодому писателю…»
Все это, несомненно, продолжалось бы много лет, если бы Вильгельм Стернер не узнал, что Генри Морган и Стене Форман заключили сделку. Как он это узнал, было неясно, но многое указывало на то, что источником явилась общая любовница: может быть, она случайно проговорилась, а может быть, захотела проучить своих мужчин. Вероятно, она и не догадывалась, насколько серьезными окажутся последствия. Генри Моргана «вывели из игры». В данном случае «вывели» означает физические действия, в результате которых данный человек признает некие, изначально установленные условия. В худшем случае «вывести из игры» может означать скоропостижную смерть в результате несчастного случая или недоразумения, но чаще всего — новую, однако довольно скромную жизнь после периода выздоровления.
— Ни на что не претендуя, я все же вмешался в ход дела, чтобы спасти жизнь этого несчастного, — сказал Посланник. — Его взяли не наши люди. Это были наемники, профессионалы. Мне пришлось… переместить…
Конни сказал, что не понимает. Посланник ответил, что так и должно быть, что это вещи, которые в глубине души никто не хочет понимать. И я тоже. Конни не спросил, какова моя версия. Он, наверняка, понимал, что некоторые вещи для меня постыдны: что Посланник участвовал в написании моей книги, что Генри содержал меня, пока я писал. Я мог бы опровергнуть этот абсурд, если бы захотел, но такой необходимости не было. Конни был слишком занят собой или слишком спешил, чтобы вынуждать меня к подобному. Однако самым возмутительным было предположение, что Мод могла сознательно вредить Генри. Сторонний наблюдатель, возможно, не сочтет это странным — в любовных треугольниках такое случается. Но эта мысль, никогда прежде не посещавшая меня, казалась столь же отталкивающей, сколь навязчивой. В ту же минуту я осознал, что никогда не узнаю правду, никогда не призову Мод к ответу.
Как бы то ни было, дело Хогарта пришло к промежуточному завершению. Стене Форман продолжал шантаж до тех пор, пока не осознал, что достиг предела. В последний раз он обменял материал на деньги Стернера после выборов семьдесят девятого года, когда стало ясно, что промышленник не достигнет особо значительного положения в политике. Кроме того, вскоре он переместил основной фронт своей деятельности за границу — преимущественно в Лондон.
Некоторое время за Стене Форманом следили, пока «не оставили на произвол судьбы, поелику он окончательно образумился…» Так могло показаться, когда Форман вышел на еще одного друга юности по имени Роджер Браун, который занялся организацией движения под названием «Секонд-хэнд для третьего мира». Журналистское прошлое Стене Формана обеспечило его контактами, которыми он теперь пользовался. Направленность «СХТМ» на международную деятельность подразумевала необходимость наладить каналы с помощью нужных институтов власти. Это означало тесные связи с министерством иностранных дел, советом по торговле и внимание к интересам организации СИДА, занимающейся международной поддержкой. Форман и Браун нередко вращались в тех кругах. В стране появилось новое буржуазное правительство, но в администрации по-прежнему было много старых чиновников. И Браун, и Форман в прошлом держались левого фланга, и теперь везде умели найти прореху. Они умело находили болевые точки, «поскольку у обоих было немало таковых, и оба хорошо знали, как их скрывать».
Браун и Форман стали отлично разбираться в вопросах экспорта — в особенности в так называемых компенсационных сделках, иногда весьма чувствительных в политическом отношении для обеих сторон. Старым товарищам пришлось переработать довольно много информации, в том числе и лишней, не имевшей прямого отношения к их собственным
Ход событий от начала до конца остался неясным, но в какой-то момент Стене Форман познакомился с некоей дамой, секретарем Государственной инспекции по стратегической продукции. Это могло произойти в столовой, в коридоре, в приемной, где угодно в административных кварталах Русенбада. Однако известно, что встреча была спонтанной и незапланированной, случайной — иными словами, это была одна из встреч между мужчиной и женщиной, которые, увидев друг друга в первый раз, немедленно понимают, что он ни в коем случае не должен оказаться последним.
Секретарь была вне подозрений — «заурядная, замужняя, но, возможно, несчастная в браке женщина, безупречная сотрудница…» — но теперь, влюбленная в мужчину на пять лет моложе себя, согретая вниманием… Ни у кого из чиновников не было причин сомневаться в искренности этой любви, даже со стороны Стене Формана. Он был моложе, хорош собой и неплохо зарабатывал: считалось, что он «воспылал страстью», без расчета и особых намерений.
Отношения продолжались долго, но были строго засекречены, как вдруг луч прожектора осветил Государственную инспекцию, где трудилась секретарь, — тот же луч, что разоблачил «Буфорс». [32] Речь шла о нелегальном экспорте оружия. Хорошо осведомленные персоны, имеющие доступ к внутренней информации, сделали публичные заявления. Несколько гаубиц были направлены в Иран, политически неуместному и юридически невозможному партнеру. Поскольку экспорт оружия из Швеции был запрещен в принципе, то все оружие из Швеции экспортировали в виде исключения. Чтобы получить право на экспорт в виде исключения, необходимо было снабдить правительство информацией, которая убедительно доказывает, что страна-партнер ни при каких обстоятельствах не намерена оружие использовать.
32
Шведское предприятие, печально прославившееся незаконными сделками в области вооружения.
Чтобы обойти эти ограничения, «Буфорс» стал акционером сингапурского предприятия, выступавшего в качестве покупателя и конечного приемщика поставляемой продукции — в данном случае полевых гаубиц с радиусом действия три с половиной километра. Для этого потребовались сложные манипуляции с бумагами, которых требовали контролирующие инстанции — Государственная инспекция и, в конечном счете, правительство. В качестве дальнейших намерений указывалась поставка данного вооружения из Сингапура, к примеру, в Иран.
В то же время «на высочайшем уровне» проходили, и небезуспешно, переговоры о поставке крупной, стоимостью в несколько миллиардов, партии тех же полевых гаубиц. На этом же уровне — «высочайшем» — поставка оружия в Иран через Сингапур была приостановлена. Детали решения не подлежали огласке, и все участники дела — от верхушки нескольких министерств и Государственной инспекции по стратегической продукции до некоторых управляющих «Буфорс» — некоторое время были заняты просмотром своих архивов и устранением следов участия в сделке, которая оказалась одной из самых грязных в истории Швеции. В документах меняли даты, письма переписывали, даже самые мелкие чеки засекречивались.
В ходе этой коррекционной деятельности был обнаружен документ, впоследствии обозначенный как «сожженное письмо». В этом письме — возможно, объяснительной записке, сопровождающей предложение, — так или иначе были изложены детали запланированной, но разоблаченной контрабандистской операции. Письмо исчезло в утробе бумагорезательной машины, и это недопустимое действие лишь подтверждало, что документ содержит прямое указание на виновных.
Отправителем «сожженного письма» выступал некий промышленник, а адресатом — лицо из правительственных кругов, но ни первый, ни второй не могли впоследствии пересказать содержание письма. Отправитель ссылался на слабую память, а адресат, как оказалось спустя полтора года, скончался при невыясненных обстоятельствах. Как и глава правительства, которое в конечном итоге несло ответственность за ход вышеозначенного дела. Его застрелили посреди улицы. Преступника осудили, но позже признали невиновным. На пресс-конференции, освещенной всевозможными СМИ, он признал: «Это мог быть я…» Это загадочное высказывание оттенило этическую неясность положения, в котором оказались многие участники истории.