Гарь
Шрифт:
— Но ты не знаешь! Никогда не знаешь и не можешь знать.
— Я знаю, что не могу знать, но мне нравится просчитывать варианты.
Баш только тряхнул головой, поражаясь странности людей. Надо же так строить себе какие-то иллюзорные надежды, прекрасно зная, что они могут рухнуть! Вот он даже не надеялся толком на Крылатых, рассматривал это как попытку и всё, а этот смешной рыжий человек всё просчитывает, всю жизнь составляет какие-то развилки в своей жизни, прокладывает нужные тропы, а потом плывёт на лодке.
И снова Грана захватило предчувствие, упорно преследующее его
Словно что-то копошится внутри и шепчет, что всё плохо, плохо, плохо, всё пойдёт не так, как надо, не бери его с собой, всё будет плохо-плохо-плохо, ужасно-ужасно-ужасно.
Задумавшись, он не заметил, что Анжей что-то говорит.
Вздрогнул:
— Что?
Чай почти совсем остыл.
— Я спрашиваю, сейчас ты бы хотел остаться здесь, у нас?
— Сейчас? На лодке?
— Ну, не на лодке, а вот если бы не было Крылатых — ты бы остался?
— Если бы не было Крылатых, я бы пошёл к Драконам, хоть они бы и убили меня. Или к Совам.
— Ну ты меня понял, Гран! — с некоторым отчаянием воскликнул мужчина. — Я знаю, что понял, не издевайся.
Баш улыбнулся.
— А что мне издеваться-то? Я бы, возможно, умер и вернулся домой, если это возможно.
— Думаешь, когда ты умрёшь — вернёшься к звёздам?
— Надеюсь. Ты же так настаиваешь, мой милый мальчик, чтобы я принял то, что чужой везде, вот я и принимаю, вот тебе и говорю: никто из башей не помнит, что смертен, а я помню и даже надеюсь. Единственное, на что я надеюсь — что умру и вернусь туда, откуда пришёл и буду там на своём месте.
Вздохнув, Анжей отпил ещё чаю и внимательно вгляделся в парус. Гран нагнулся, чтобы заглянуть мужчине в глаза, но тот отвёл взгляд.
— Ответь мне, ты же так хотел, чтобы я сказал, что другой. Вот он я, — он поднялся, сделал шаг и сел прямо напротив Анжея, — вот он я, другой. Ненавижу быть королём, ненавижу остров Цветов, но обязан его вернуть. Ненавижу Калахут за то, что я не принадлежу ему, но обязан тут жить. Вот он я, а ты, мой милый мальчик, просто любишь сломанные вещи, но не смей, ты слышишь меня? Не смей считать меня сломанным или жалеть. Если ты будешь так думать, я точно тебя убью, наконец-то убью и заберу весь твой Свет себе, — он наклонился. — Ты понял меня?
Они долго смотрели друг на друга, и лицо Анжея не выражало ничего, кроме печали и тепла.
И это злило Грана ещё больше.
— Ты понял меня? — повторил он почти беззвучно.
Анжей ответил:
— Да. Я не буду тебя жалеть, я и не жалею, на самом деле, я сочувствую, и даже если ты не видишь разницы, для меня она есть, — он прикрыл глаза. — Я просто люблю тебя. Очень сильно и очень давно.
Гран знал. Знал, не понимал и боялся, поэтому от бессилия (Что делать? Что люди делают с этой своей любовью? На что она вообще похожа? На то, что испытывает сам Гран? На то, что ему никогда не дано испытать?) прошептал:
— Любить меня тоже не смей! Ты это понял?
Мужчина снова открыл глаза, ответил, теперь уже без тени улыбки:
— Как прикажете, Ваше Величество! Вот
— Есть, — фыркнул Гран. — Ещё как есть, увидеть Крылатых…
— Да кому оно нужно, Гран? Вражка просто надеется, что ты дашь ей какие-то новые знания, Анна бы поплыла хоть туда, хоть на Север, исследовать гроты и бродить по ледникам. А я бы с охотой остался в Чаячьей Бухте, хотя там у меня ничего не осталось. Мы отправились сюда, в этот Мотыльком забытый пролив, не ради Крылатых, мы хотим помочь тебе и найти… — он запнулся. — Наверное каждый что-то своё хочет найти. Да, я думаю так. Нас всех движет не только любовь: любим мы тебя все, но по-разному, но и поиск. В общем, Крылатые — это больше предлог, чем суть, поэтому да, пусть будет так: нами движут и любовь, и поиск. И я редко бываю упрям, но знаю точно: ни один король, ни один князь, ни один человек не посмеет мне сказать, кого и как любить. Даже ты. Даже насчёт себя же.
Гран прислушался: на секунду ему показалось, что к шуму волн прибавился новый звук. Что ответить Анжею он не знал и вдруг страшно захотел, чтобы собеседник заговорил о чём-нибудь другом, о звёздах, о чаях, о глупых звёрях, но только не о людях и их чувствах — в этом баш понимал слишком мало.
Но Анжей всё молчал, и в конце концов пришлось ответить:
— Ну и ладно.
Совершенно нейтральная фраза.
Анжей оторвался от паруса, посмотрел на Грана, улыбнулся, а затем откинулся назад, задрав голову наверх, подставив бледную шею на милость ветра.
— Плывём себе и плывём, куда плывётся, — сказал он. — Потому что некуда возвращаться.
Гран поднял руку, исполосованную звёздами. Если бы этого не было — он бы мог спасти ферму. Вызвать ветер. Попросить помощи. Как же тяжело жить без волшебства! Но вон, люди как-то справляются.
— В твоих книгах кто-нибудь когда-нибудь терял всё? — спросил он.
— Да, конечно. Во многих историях герои находят своё новое счастье через потерю старого.
— И ты в это веришь? В новое счастье? Ты его ищешь?
— Верю. Остаётся-то только верить и искать, чем ещё заниматься теперь?
— Не знаю, чем люди обычно занимаются? Можешь сделать чай или поставить парус правильно.
Анжей сел, посмотрел на мачту:
— А он что, скосил?
— Да, мы ушли правее.
— Ох.
Мужчина потянул за верёвки (его сестра называла их “брасами”), заставляя их маленький кораблик идти по ветру. Пока он занимался ялом, Гран набрал в котелок воды и постарался зажечь горелку, но вызвал лишь одну искру и неприятный запах. Анж присел рядом:
— Нет, тебе нужно надавить на рубильник и поднести спичку, — прошептал он.
— Ладно, — баш повторил все действия, и от маленького огонька спичечной головки конфорка вспыхнула.
— Ура! — улыбнулся Анжей.
— Теперь дай то, что нужно для чая.
Под надзором рыжего рыцаря Гран пытался сварить чай и хоть ночь была светла, а последующие разговоры легки, его всё равно не покидало чудовищное чувство, будто всё идёт не так, как надо, словно сейчас всё рухнет и придется строить новое из крови и пепла.