Гарь
Шрифт:
Развернувшись, отправилась к себе. Никита проводил её до лестницы, пробурчал “спокойнойночикняжна” и, получив холодное “добрых снов”, поплёлся прочь.
С чувством некого разочарования и тоски, Лина упала на кровать. Затем поднялась, скинула бархатное бордовое платье, переоделась в ночнушку. При свете фонаря умылась, заплела волосы в косу, подкинула дров в камин и снова улеглась в постель, наблюдая за спутниками через тусклое стекло. Усталость мягко надавила на веки, но княжна держалась. Она слушала амбар-терем: тихие полуночные
Ей всё чаще и чаще хотелось измениться, быть не просто символом.
Но она не знала, как.
Глава шестая. Пепелище. Анжей
Долгое время в мире царила тишина. Слёзы текли против воли, глаза болели, Анжей пытался их тереть и прокашляться одновременно: что-то забило ему горло, вкус гари осел на языке, голова раскалывалась. Он сплюнул, проморгался, пытаясь собрать видимое во что-то более-менее цельное. Получалось плохо: всё было чёрным и пыльным.
Сев на колени и закрыв глаза, замер, пытаясь привести в себя в порядок. Пальцы сестры всё ещё крепко сжимали его ладонь, он слышал её ворчание, поэтому не волновался так сильно. Если она здесь — всё хорошо.
— Анж, Анж! — сказала она хриплым голосом. — Анж, как ты?
— Пытаюсь понять. А ты?
— Уже лучше, но голова болит… Слушай, Анжей. Это не очень похоже на остров Цветов.
— Всмысле?
— Ну, я думала на острове Цветов будут цветы.
Тут ему пришлось открыть глаза. Пришлось увидеть.
Сначала была зола. Он стоял коленями на чёрных головёшках, в воздухе витал пепел и запах гари. Небо грязно-серое, с охрой.
А вокруг лишь обгоревшие могилы деревьев: сожженные кривые стволы, обломки прекрасных ясеней, могучих дубов и уютных елей, которые сохранились лишь в воспоминаниях — сейчас невозможно было понять, призрак какого дерева стоял неподалёку, все были одинаковыми голыми палками на чёрной земле.
И ни одного цветка.
Анжей вскочил, огляделся. Безумная мысль, что это, может, другой остров, неправильное место или дурная шутка пролетела у него в голове, но тут же ушла, оставив место только болезненной горечи.
Когда-то здесь вовсю цвели тюльпаны, астры, лютики. Розовые ограды росли лабиринтом, поляны пионов и васильков, на которых танцевали баши, простирались до самого леса. Незабудки, словно ковёр, росли по всей чаще, а фруктовые деревья цвели вечность, раз за разом даруя новые плоды. Животные бегали, не боясь, птицы пели и днём, и ночью, пчёлы летали от соцветия к соцветию, и маленькие мыши, добрые и безобидные, а не такие, как те, что живут рядом с людьми, засыпали прямо в тюльпановых бутонах. Остров был таким пёстрым, что иногда болели глаза.
Сейчас же глаза болели
Это была могила.
Анна покрепче сжала его руку, тревожно глянула:
— Это он? Тот самый остров?
— Да.
— Ужас какой…
Анжей кивнул. Словно “ужас” только что приобрело для него новое значение.
Сжал кулаки. Закрыл глаза.
Вздохнул, напомнив себе, что пришёл не для того, чтобы скорбеть о утерянной земле. И, хотя сложно было представить, что в этом пепелище хоть кто-то мог уцелеть, Анжей пошёл вперёд.
Сестра засеменила за ним, тревожно оглядываясь.
— Анж, я не думаю…
— Не надо, пожалуйста.
Она замолкла.
Они обернулись, чтобы запомнить место перехода. Два огромных чёрных бревна, сложенных крест-накрест. Когда-то между ними была дверь, через которую некоторые счастливцы выходили к людям, или некоторые несчастные попадали к башам.
Начался лес. Каждый шаг поднимал в воздух чёрные облачка.
— Смотри, Анжей.
Анна указала на тропу впереди. Там, распластавшись по земле, лежало что-то, что когда-то было похоже на человека, а теперь оказалось чёрно-алым куском плоти с очертаниями рук и ног. Вид запеченного мяса и поза — неудачная попытка к бегству — вызывали старый животный страх.
— Бедняга, — сестра отвела взгляд.
Дышать стало сложнее. Думать о том, кто же это мог быть, совершенно не хотелось.
Они пошли дальше, находя всё новые и новые обгорелые тела: людей, башей, птиц и животных. Некоторые деревья продолжали гореть изнутри — прожилки между корой светились красным. Из-под земли поднимался удушливый дым и местами приходилось делать большой крюк, чтобы обойти опасные места, где почва пружинила и обжигала подошвы.
Было страшно жарко и душно, пришлось скинуть тёплые куртки и шремы, повязав их на пояса. Это немного замедляло, но хотя бы позволяло дышать.
Анжей всё шел и шел вперёд, несмотря на трупы. Если бы смотрел, то неизменно начинал бы думать, кто это. Ему было жаль каждого погибшего, но останавливаться и скорбеть он себе не позволял.
— Анжей, — Анна резко остановилась. — Куда мы идём?
Он немного помедлил:
— Думаю, во дворец. Он же там жил.
— Это тот дворец, который как огромное дерево?
— Да.
Овечка устало на него поглядела, прикусила губу.
— Это который настолько огромный, что его видно из любой точки острова?
— Да.
— Но мы не видим его сейчас.
— Да…
И тут эта простейшая и ужаснейшая мысль настигла его: дворец сгорел! Дворец, который был тут вместо Маяка, который был сутью и смыслом острова! Который был домом всех башей и домом Грана!
А значит, что убежища больше нет, и где искать тогда? Или он давно нашел, но не узнал?
С нарастающим страхом Анжей посмотрел прямо в карие глаза сестры:
— Что же делать? — спросил он, надеясь, что она откуда-то знает ответ.