Гарем
Шрифт:
Хасеки, официально признанная главной из наложниц султана и самая любимая из них, была одета в бледно-голубое платье, изящно вышитое золотыми арабесками и цветочными мотивами. На голове ее ловко сидела крохотная шапочка с почти прозрачной золотой вуалью. Из-под подола платья, как заметил быстрый взгляд Селии, выглядывали две маленькие туфельки, обильно украшенные золотым и серебряным шитьем. Многочисленные драгоценности, положенные ей как второму по важности лицу в гареме после самой валиде, сверкали на пальцах и шее. Но когда хасеки снова обратила к Селии свою улыбку, та оказалась почти такой же застенчивой и смущенной, как улыбка ее рабыни-негритянки.
— Так, значит, правду
— Что же говорят?
— Что вы не совсем здоровы. Но простите меня. — Селия устыдилась жестокости своих опрометчивых слов. — Боюсь, я оказалась невежливой.
— Ну что вы. Я знаю об этих слухах. — Негромкий голос хасеки показался девушке очень приятным. — Но это обычная история, не так ли? Все мы живем здесь слухами, сплетнями, оговорами. — Молодая женщина перевела взгляд на море, где едва различимые отсюда лодки, маленькие, как детские кораблики, скользили по водной глади. — Но в данном случае слухи справедливы. Я действительно не так уж здорова. И была бы счастлива удалиться от жизни дворца.
— Вы… значит, вы собираетесь покинуть нас? — спросила Селия.
Когда хасеки снова обратила взгляд на девушку, та увидела, до чего ярко блестят ее глаза.
— Образно говоря, кадин, да. Я обратилась за разрешением удалиться в Ески-сарай, старый дворец султана. Ведь так или иначе дни каждой из нас заканчиваются там. После смерти нашего повелителя, я имею в виду.
До этого дня Селии приходилось довольно часто видеть Гюляе-хасеки, но поводы для этого всегда были сугубо официальными. Главная наложница держалась подле самого повелителя, нарядно одетая и сверкающая роскошными уборами, — объект самого пристального внимания со стороны остальных женщин гарема. Сейчас же в первый раз девушка имела возможность рассмотреть ее ближе. Фаворитка оказалась несколько старше, чем Селия ожидала, а ее несравненное изящество обернулось чуть излишней худобой. Во дворце всегда охотно утверждали, что многие из женщин гарема превосходят Гюляе красотой, но девушка сумела разглядеть то особое, дышавшее добротой и кротостью, выражение, которое оставалось не замеченным никем, хоть, возможно, виной тому была уединенность ее существования. Казалось, само присутствие этой красавицы несло с собой покой и утешение. Цвет ее глаз — темно-синих, как увидела сейчас Селия, — вторил цвету моря, кожа сверкала белизной.
Тут Гюляе, будто спохватившись, знаком разрешила девушке сесть.
— Кадин… Думаю, я должна называть вас именно так? — улыбнулась она и продолжала: — Дорогая сударыня, прошу, оставим формальности, у нас не так много времени. Я пригласила вас сюда потому, что хочу рассказать вам кое о чем.
Инстинктивно Селия бросила взгляд назад, желая убедиться в том, что их никто не подслушивает.
— Не беспокойтесь, — хасеки поняла ее, — тут никого, кроме нас, нет. Я позаботилась об этом. И хочу, чтобы вы знали, я не сержусь на вас.
— Пожалуйста, госпожа хасеки… — начала было Селия, но прежде, чем она смогла продолжать, молодая женщина легким движением прикоснулась пальчиком к ее устам.
— Тссс! Мы обе знаем, о чем я.
— Но я не хотела… не хочу, чтобы вы…
— Дело не в том, что хотите вы. Здесь имеет право хотеть только она, и нам с вами обеим это известно. Я пыталась бороться с ней, но не смогла победить. Она ухитрилась всех настроить против меня, и то же самое может произойти с вами. Нет, пожалуйста, не перебивайте меня, я мечтаю, чтобы вы выслушали то, о чем я намерена рассказать, — запротестовала она, видя, что Селия готова возражать. — Никто — ни одна из нас, я хочу сказать, —
— Хайде?
— Думаю, вы слыхали о ней?
— Нет, никогда.
— Она была главной наложницей султана до меня. В отличие от остальных женщин, она значила для него больше, чем услада постельных часов, она была его другом. Таким же другом стала для него и я. Видите ли, султан, наш повелитель и господин… — Внезапно глаза ее устремились к далекому горизонту, и она замолчала. Со стороны могло показаться, что напряжение, с которым эта женщина вела разговор, оказалось для нее непомерным. — Наш господин тоже подчас испытывает чувство одиночества. Вы не должны забывать об этом.
— Но что же с ней случилось? С Хайде, я хочу сказать.
— У нее родился сын, принц Ахмет. Нынче он живет во дворце, где живут и другие принцы. Но сама Хайде, она будто провалилась сквозь землю, никто не видит ее теперь, ту, которая была вознесена так высоко. — Глаза хасеки Гюляе приобрели грустное выражение. — Говорят, что она никогда не покидает своих покоев. Что от нее ушло желание жить.
— Но почему?
Гюляе-хасеки снова обернулась к девушке, и на мгновение лицо ее оживилось.
— Как вас зовут, кадин?
— Кейе.
— Нет-нет, милая сударыня. Это-то мне, конечно, известно. Я спрашиваю о вашем настоящем имени. О том, которое вы носили до того, как оказались здесь.
— Меня звали… меня зовут Селия.
— Дорогая Селия. — Хасеки взяла руку девушки и сжала ее в своих. — Я иногда забываю о том, что вы не так долго находитесь здесь, как мы. Валиде возненавидела Хайде за ту власть, которую она незаметно для себя приобретала. Не потому, что та стала любимой наложницей, а больше всего за то, что родила ему сына. Возможно, будущего султана. — Молодая женщина нежно погладила руку Селии. — Хайде, как матери сына и как любимой наложнице, стали выдавать очень большое содержание, почти такое же, как содержание самой валиде. Султан преподносил ей прекрасные подарки — золото, драгоценности. И вскоре она стала замечать, какую власть ей дает все это. Хайде приобретала могущество, но не мудрость.
С такими значительными средствами она могла бы себе позволить обзавестись сторонниками, но ее не заботили те, кто был рядом с ней. Многие женщины в гареме, даже из старших, из тех, кто сохранял верность валиде, стали заискивать перед ней. «Если султан назовет ее сына будущим падишахом, — думали они, — то следующей валиде станет эта женщина». И сама Хайде думала точно так же. Постепенно вокруг нее сплотилась клика, все мы понимали это. Словно почувствовав внезапный страх, будто сама тема беседы напугала ее, Гюляе оглянулась через плечо, туда, где возвышались стены дворца. — Вы ведь не ожидаете от меня подробностей? Ситуация становилась очень опасной.
— Для валиде Сафие?
— Для нее? — Хасеки рассмеялась и сжала ладонь девушки. При этом движении золотые монетки на ее шапочке издали мелодичный звон. — Нет, конечно же нет, милая сударыня. Не для валиде, а для Хайде. Султанше Сафие нет дела до того, с кем проводит ночи ее сын, но власти из рук она никогда не выпустит. Когда она сама была хасеки, в дни старого султана Мюрада, она сражалась с валиде Нурбанэ всеми силами. Эта женщина всегда имеет в руке опасное оружие, — закончила она, опуская глаза.