Гармония по Дерибасову
Шрифт:
– Ни сном ни духом!
– честно сказал Дерибасов.
Он представил как Дуня, припав сильным телом к двери, чутко вслушивается в нюансы интонаций. И это вселяло некоторую уверенность:
– Почему я должен спать на этом прикрытом шинелишкой металлоломе? В честь чего? Что я такого сделал?
Взрывная волна Дуниного гнева с грохотом распахнула дверь. Перед Дерибасовым стояла чужая, пугающе величественная, пылающая Евдокия:
– Иуда!
– провозгласила она.
Назарьино притихло, даже коровы перестали мычать и жевать.
– Людьми торговать начал, выродок?!
– продолжила
– За сколько продал Арбатовых?!
– Дура!
– пытался урезонить жену муж Михаил.
– У меня на работорговлю патента нет! Да и сама подумай - будь хоть крепостное право, какой дурак Арбатовых купит?!
Но Евдокия блюла серьезность:
– Нет, ты шутом не прикидывайся! Не шут ты, а мерзавец! Иуда! Сам же наполовину Арбатов! Самого бы тебя с ними в Казахстан выселить! Козел-провокатор! Не на раскладушке тебе спать надо, а на нарах, как и родственникам, тобою проданным! Запомни, Мишка, мы всем миром решили - устроим тебе здесь жизнь солоней, чем у Арбатовых в Казахстане!
– Евдокия, - серьезно спросил Дерибасов, - это тебе дачники сказали? Когда только успели? Ну, что я подрядился Арбатовых выселять?
– тут Дерибасов зашелся в нервном хихиканьи.
– Червяк ты на сковородке, а не человек, - горько сказала Дуня.
– Все ж село видало, как ты с краснокнижечником людей из домов выгонял! Чисто всех вымел - и старых, и малых...
– Дуня всхлипнула.
– Анютку бы хоть пожалел - два года дитю не исполнилось, а уже по этапу... Дите малое... она-то чем виноватая... лучше б я ее в дочки взяла...
– И бездетная Дуня в голос зарыдала.
Нервный смех перешел у Дерибасова в икоту:
– Дунь'а, не дури!
– выдавил он.
– Они у меня в гор'оде, как у Христа за паз'ухой... Скоро вер'нутся... Даже поправятся, как в сан'атории!
Дуня вытерла слезы, с надеждой взглянула на мужа Михаила, но бдительная Марфа Скуратова погрозила внучке из небытия, и та сникла:
– Значит так, - подавленно сказала Евдокия.
– Как Арбатовы вернутся, тогда и ты вернуться сможешь. Не раньше.
Икающий Дерибасов всей своей страдающей душой проклял Павла Константиновича, и тому чувствительно икнулось.
– Мы тут посоветовались и решили, что вам надо съездить в Америку по обмену опытом. В Чикаго, я полагаю... Вы как, готовы?
– ласково проговорил седеющий генерал и испытующе посмотрел красными от бессонницы глазами.
Пока Павел Константинович, боясь спугнуть удачу, выбирал между торжественным: «Служу Советскому Союзу!» и решительно-сдержанным «Есть!», генерал, вмазав по столу сразу обоими кулаками, что, по слухам, служило свидетельством сильного гнева, взревел:
– Потому что у нас в стране такого опыта больше нет нигде, чтобы две сберкассы за неделю! Вы сами утверждали после первой, что взяли банду целиком! Откуда вторая?! А главное, откуда у нее самодельное оружие? Причем такое же! У нас под носом уголовники чуть ли не военный завод открыли! Что вы добыли по этому вопросу?! Кто оружейник?! Где он?! Какие версии?!
Жгучая краска стыда бросилась в лицо Павлу Константиновичу:
– Задержанные молчат, товарищ генерал, - потупился Павел Константинович.
– Молодые хором поют, что оружие им давал главарь. Может, запугали, что за сдачу оружейника в лагере пришьют,
– И что?
– устало спросил генерал.
– Довольно подозрительный субъект, - затараторил Павел Константинович.
– Характеризуется положительно, но как-то слишком положительно. Живет замкнуто. В войну изготовлял оружие для партизан. Так что опыт богатый. Но сейчас стал стяжателем - занимался нелегальной индивидуальной трудовой деятельностью - умело фальсифицировал фирменные джинсы. Сейчас - один из основателей кооператива «Деликатес». Его домашней мастерской колхоз завидует. Сам изготовляет уникальные инструменты.
– Да-а, - нахмурил седые брови генерал.
– Такой, похоже, не то что пистолет или автомат, но и ракету соберет.
Павел Константинович закивал:
– И участковый так говорит. Я - ему: «Пистолет сделать сможет?» А он смеется, мол, Елисеич - это в селе так подозреваемого зовут - если уж пистолеты делать станет, то такие, что в нужное время по нужному адресу сами придут и нужному человеку в нужное место нужное число пуль всадят, а уходя дверь за собой запрут.
Генерал распечатал третью за день пачку папирос:
– Ну что ж... Раз так, проверяйте быстрее. А если чувствуете, что не справляетесь, я отстраню от работы по этому делу. А то мне начинает казаться, что у вас лишние звезды на погонах...
Тем временем в цыганском таборе Арбатовы готовились принимать мученическую смерть. Каждому становилось все хуже и хуже. Десятки глаз с немым укором смотрели в ту сторону, куда скрылся злодей Дерибасов. А оттуда, словно знамение приближающегося конца рода, надвигался на табор родовой тотем - огромная четырехколесная арба. И это было последней господней милостью.
– Братья!
– возопил Осоавиахим.
– Господь послал за нами арбу, на которой все мы отправимся в рай!
Тут Осоавиахим представил, как они являются в рай на арбе. Это выходило слишком похожим на легендарное пришествие в Назарьино его бабки и деда с малолетней матерью и целым выводком других детей, как своих, так дальних и близких родственников, а то и приблудных, и невольно наводило на грустную мысль, что и в раю Арбатовы окажутся у параши. И тут Осоавиахим отчетливо вспомнил, как Мишка брал грибы из общего котла и ел вместе с другими, разве что поменьше.
Получив помилование, Осоавиахим не стал тут же амнистировать сородичей. Он довольно огляделся: справа - живописно разбросанные помирающие Арбатовы. Слева - пестрая таборная жизнь. Впереди - дорога, позади - город, сверху - синее небо, под ногами - свежая трава... Осоавиахим еще несколько минут полюбовался просветлевшими на пороге вечности лицами сородичей, а потом его вдруг потянуло к цыганам и он пошел к кострам.
В том, что Осоавиахима потянуло к цыганам, нет ничего странного. Дело в том, что отца своего он не знал. И вообще, никто в Назарьино, кроме его матери, не ведал, кто отец Осоавиахима и красавицы Зинки. Только перед смертью рассказала Надежда Арбатова, как прокочевала с табором целых два года. Отсюда-то и пошли нездешняя красота Зинки, осоавиахимовское хроническое выцыганивание и цыгановатость Михаила Дерибасова.