Гармония по Дерибасову
Шрифт:
– Здравствуйте, мамаши, - слегка снисходительно бросил он напряженно замолчавшим старушкам, чьи взгляды уже выражали повышенную боеготовность, а указующие персты дергались, как на спусковом крючке, выдавая импульс к набору «03», а то и «02».
– Тут такое, значит, дело. Попросила меня наша сестра-хозяйка сходить до ее кумы, ну, до Евдокии Михайловны. Знаете такую?
Старухи не кивали и даже не мигали.
Михаил Венедиктович понимающе улыбнулся и, впившись до боли ногтями в ладонь, простецки сказал:
– Э-эх, мамаши! Да не психический я, а нервный. Поэтому и выход у меня
Со склерозом Дерибасов угадал - это оказалось паролем. О склерозе старушки любили говорить немногим меньше, чем Куцый о наркотиках. Дерибасова жалели: «Такой молодой». Сочувственно покивали, что ему теперь придется уйти с должности начальника автоколонны и неизвестно чем прокормить многодетную семью, больную старуху мать и больную старуху тещу.
– Так, значит, налево у нее дверь, - уже развлекался Дерибасов.
– Да нет же, направо!
– хором отвечали старушки.
Обшарпанная правая дверь, стесняясь своей наготы среди дерматиновых соседок, предпочла остаться анонимной и не имела номера. Звонка тоже не было, и Дерибасов вкрадчиво постучал.
– Кто там?
– неуверенно спросили из-за двери.
– Это я, Михаил Евдокимович из пятого мужского! Не дотерпел до воскресенья.
За дверью играло радио или телевизор.
– Да открывайте же, Евдокия Михайловна, в самом деле!
– занервничал Дерибасов.
– Не в окно ж к вам лезть, честное слово... Не те у нас с вами годы... Ну хоть себя покажите... Рисковал ведь, чтобы вас увидеть. Я только гляну и сразу уйду.
– Зачем же уходить, Михаил Евдокимович?
– жалобно протянула появившаяся в щели голова.
– Заходите уж, Михаил Евдокимович, раз пришли...
Глянувшему на лицо хозяйки Дерибасову захотелось выполнить свое обещание - тотчас уйти. Но было некуда.
Если сельский Дунин дом был полной чашей, то у ее городской тезки - пустой граненый стакан.
– Ой, что ж вы так, - Евдокия Михайловна теребила поясок засаленного халата, - прямо как снег на голову... Неожиданно. И не предупредили даже... Я и платье не успела дошить. Вон, на стуле, уже и готово почти... Да вы садитесь, Михаил Евдокимович… - Евдокия Михайловна сдернула платье со спинки единственного стула, обмахнула им сиденье, ахнула: - Да что же это я делаю!
– нервно хихикнула и, поозиравшись пару секунд, перекинула недоспевшую обнову через спинку полутораспальной кровати.
– Вы посидите тут... Я сейчас!
– Евдокия Михайловна выскочила из квартиры.
Дерибасов напряженно прислушался. Городская Дуня звонила в соседнюю дверь по-видимому телефонизированной квартиры. Мишель приник к двери, чтобы успеть выскочить из западни во время телефонного доноса.
Щелкнул замок.
– А, Дуня. Заходи, чего встала.
– Ага... А твой дома?
– Да, дома.
– Тогда выйди... Маш... он пришел!
– Да ну?! И какой?!
– В пижаме пришел. А сам больно уж молодой... А так вроде обходительный... С усами, и кудри... Маш, а чего мне теперь делать?
– Ну... поговори с
– Маш, а у тебя есть?
– Да откуда! С моим разве что останется!.. Все выжрал, зараза! А ты не мельтешись. Знай себе цену. Подумаешь, молодой! Ты вон тоже... не старуха. Пусть сам за бутылкой и сгоняет... Ну... иди. Вон, по радио как раз музыка хорошая... Слушай, а он хоть... ну... ничего? Не очень психованный?
– Да навроде нет...
Боясь поверить, что все так просто, Дерибасов вернулся на костлявый ревматический стул. Раскрасневшуюся хозяйку он встретил смущенным покашливанием:
– Евдокия Михайловна... Может быть, это, в честь нашей встречи, так сказать... Чтобы душевно посидеть и пообщаться, знаете, так, раскрепощенно...
– Ой, да все это потом, Михаил Евдокимович... Соловья ж баснями не кормят... Вон вы какие худенькие, небось на больничной-то совсем отощали... А я вот вам домашненького... Не ждала, правда, сегодня. Одна ведь живу, а себе чего и готовить... Да и на работу в ночь заступать... Я ж ночным утководом устроилась... Ну, сейчас картошечки нажарим, макаронов отварим... огурчик вот свеженький...
Дерибасов тоскливо смотрел, как хозяйка суетливо передавливала тупым ножом длинный вялый огурец.
– Михайловна!
– снова завел гость.
– Тут накладочка вышла... Мне наш санитар обещал по такому случаю... ну, спирта чекушечку... Пообещал, но не смог...
– Да вот и у меня ж, Михаил Евдокимович... В воскресенье вас ждала... Не приобрела еще. Уж и деньги отложила, думала завтра, к открытию подойти... А сейчас куда - закрыто уж все... А вы, простите, от чего лечитесь?
– Да что вы!
– обиделся Михаил Венедиктович.
– Неужто подумали, что алкоголик?! Вам ведь наша сестра-хозяйка все про меня рассказала... Я просто, ради встречи, так сказать. Такой момент, понимаете, кто знает, может и переломный в жизни... А что поздно, это ничего, - Дерибасов старательно помялся, - у меня по соседству знакомый дед самогон гонит...
– А десятки хватит?
– робко спросила Евдокия Михайловна.
– Уговорю, - пообещал Дерибасов.
– Вот только мне это... в пижаме, сами понимаете...
– Да что вы, - зарделась хозяйка, - ничего такого у меня и в помине нету. Сколько уж лет одна живу.
– Может, спортивный костюм?
– подсказал павший духом Дерибасов, вспомнив «Адидас» Куцего.
– Да не занимаюсь я спортом-то, - оправдывалась Евдокия Михайловна.
– Вот разве трико. Только старое совсем, я в нем подъезд мою...
– - Это ничего!
– воспрял Мишель.
– Трико сгодится! Может, футболочка какая... Нет? И рубашки никакой? Ну, хоть кофту дайте...
Можно только удивляться, почему Дерибасов решил, что в таком виде он меньше похож на психа. А может быть, десятка в кармане кофты придала ему уверенность. Так или иначе, по лестнице скатывался уже почти прежний Мишель, ушедший от психиатра и подавно уходивший от Евдокии Михайловны, увещевавшей из дверного проема: