Гармония по Дерибасову
Шрифт:
Уполномоченного СМЕРШа искренне возмутили сведения о высказываниях новоиспеченного подполковника Осинова, вроде того, что немецкие села больше напоминают ему родное Назарьино, чем российские, украинские и белорусские. Тут же выяснилось, что подполковник Осинов, пренебрегая заботой о вверенном ему воинском подразделении, часами напролет учит немецкий язык, а затем активно устанавливает контакты с местным населением, дотошно выясняя все нюансы хозяйствования бауэров. А это уже свидетельствовало о кулацком желании реставрировать в СССР капитализм. Короче, постепенно стало ясно, что причины слишком уж успешных разведрейдов
В Назарьине, действительно, как и говорил Михаил Дерибасов сотруднице молодежной газеты Эвелине Пранской, жили люди честные, прямые и простые. Однако взгляд имели зоркий, ухо чуткое, ум крепкий и намеки понимали хорошо, а иногда видели их там, где тех и не было. Поэтому многие назарьинцы и назарьинки, возвращаясь от храма, думали: «Чем же батюшка-то поминать эскадронных ребят будет? Чтоб вино покупал - никто не видел... И самогонку не гонит... Как бы ему не осрамиться перед заезжим генералом...»
И не успела попадья растопить баньку, как потянулась к их дому вереница прихожан - кто гордо нес бутылку коньяка, кто, не слишком таясь, штоф самогона, а кто бутыль сладкого назарьинского вина. В общем, посидели отец Василий и генерал Курашвили, пока топилась банька, недолго, но форсированно. А когда Гиви Отарович вышел во двор перекурить, с неба раздался долгий и горестный всхлип.
– Эта яростная женщина, что, еще там?
– удивился Курашвили.
– Гордая, - ласково улыбнулся подошедший отец Василий, - будет сидеть, пока кругом ни души. Пока хоть одно окно в селе горит - не спустится.
– Значит, всю ночь не спустится. Мы же до утра сидеть будем?..
– Значит, всю ночь...
– Слушай, это не хорошо. Скажи, чтоб спускалась...
– Бесполезно. Не послушается.
– А если я попрошу?
– генерал разгладил усы.
Отец Василий оценивающе оглядел гостя:
– Бесполезно. Четверть века назад - еще может быть. И то сомнительно. Ты знаешь, что такое женская гордость?
Ответом отцу Василию был юношеский блеск глаз и томная грузинская песня, с которой Гиви Отарович полез на колокольню - снимать Дуню. И казалось захмелевшему генералу, что взбирается он на сванскую башню, чтобы похитить гордую красавицу. А Дуне казалось, что горбоносый и стройный дьявол из оперы «Фауст» соскочил с экрана и пришел по ее душу, которая слабо вибрировала в потоке древней мелодии.
Отец Василий стоял, прислонившись к дверному косяку и с живым интересом вслушивался в происходящее. Пение оборвалось на пронзительной ноте.
– Здравствуй! Идем со мной!
– сказал красивый баритон.
– Кто вы?!
– дрожащее контральто.
– Я Гиви. Не бойся. Я отведу тебя домой. Как тебя зовут?
– Евдокия Платоновна! И никуда я с вами не пойду!
– Я слышал - ты гордая, - согласился Гиви.
– Но гордая женщина не должна ходить одна ночью. Правильно говорю?
– Но это же не город, - неуверенно ответила Дуня.
– Красавиц крадут везде!
– Да ну вас!
– хихикнула Дуня.
–
– Неправильно говоришь, - укорил Гиви.
– Ты знаешь, что теперь в селе воинские патрули и комендантский час? Убивают без предупреждения.
– Откуда?!
– ахнула Дуня.
– Я приказал, - скромно сказал Гиви.
– Зачем?!!!
– ужаснулась Дуня.
– Как зачем? Была, понимаешь, попытка спровоцировать столкновение местного населения с военнослужащими. Какой-то местный террористический элемент вилами вывел из строя военный грузовик. Без меня тебя сразу арестуют.
– Так вы меня так арестовываете?
– покорно и грустно спросила Дуня.
– Конечно!
– обрадовался Гиви.
– Давай руку. Следуй за мной теперь.
– И Гиви запел ликующий победный гимн, сводя полонянку с колокольни.
Всю дорогу генерал был галантен и предупредителен. Узнав, что такая красавица вынуждена ночевать в сарае, тут же передислоцировал туда всех своих офицеров. Пока те недовольно собирались, солдаты уже вносили в комнату Дунину перину, подушки и прочие принадлежности. Дуня стыдливо ахала, вырывая из рук ухмыляющихся солдат то, что поинтимнее. Избавившись от низших чинов, Гиви Отарович, без всякой артподготовки полез в атаку, получил чувствительную оплеуху, преисполнился уважения и пошел обратно.
Проигравший пари отец Василий, выбирая лучшую бутылку коньяка, с грустью размышлял о женской душе. О ее уязвимости, беззащитной потребности в поддержке и легкости, с которой она планирует с небес на землю.
«Как дом без домового, Назарьино не может без антихриста, своего, разумеется, сельского масштаба, которого обозначу не иначе как Антиназарий.
Едва изгнали из здорового народного тела бесноватого Мишку, как тут же возник преемник, выходящий за рамки прежнего.
Принужден умозаключить: черная «Волга» - «конь блед» для Назарьина, а если поразмыслить, то и для всей страны. Воистину, нет пророка в своем отечестве - о, Евдокия, запечатанные уста моей души!
– о, Кассандра, узревшая падшее в прах Назарьино! О, вещий скуратовский глаз! Не колоколом по ушам, но молотом по головам надо было пробуждать ожиревшие в довольстве мозги односельчан! О, Дуняша моя, осмеянный пророк и тайный порок моего сердца... Вывожу: бездетность Евдокии Назаровой - не биологической, но духовной природы. Ибо женщина эта есть воплощение вечной назарьинской матери».
Пока Осип Осинов умозаключал, что надлежит вывести из объятий отца Василия и Антихриста, те уже хлестали друг друга березовыми вениками, горланя «Катюшу». Село изумленно прислушивалось. Смущенная попадья молилась.
После «Катюши» Гиви сказал, что будет петь песню «о нас с тобой» и долго ее пел.
– Переведи!
– попросил прослезившийся отец Василий.
– Форель из своей речки спустилась в большое озеро. Там было много пищи и теплая вода. И произошло землетрясение. Оно сдвинуло горы и образовало в устье большой водопад. И разжиревшая форель не может теперь подняться назад...