Гармония по Дерибасову
Шрифт:
– А что?
– придурялся Дерибасов.
– Раз в Москву не всех жить пускают, значит в ней хорошо. Кооперативчик какой-нибудь организуем, или еще что...
– Это!
– перебил Осоавиахим.
– Мишка! Прокатный пункт! Я все обдумал. Пункт по прокату непорожней стеклотары. Проявляя заботу о нуждах трудящихся.
Дерибасов скривился:
– Чего?
– А вот чего!
– Осоавиахим воздел перст и начал вещать: - Вот ты мне сегодня четвертную, спасибо тебе, дал? А ведь можно сказать не за что. Это я к тому, что этого дурманящего зелья нынче мало где достанешь. То есть, достать, конечно, оно можно, но надо заранее побеспокоиться.
– Все это мы знаем. Короче, - потребовал Мишель.
– Да просто много народа через это каждый вечер страдает. Широкие слои населения. Я полагаю, в Москве так... тысяч... сто! Не меньше. Или даже больше! Это, значит, я к чему? А к тому, что для них и открываю я пункт проката. Все для блага человека. Вот, например, захотел ты, племяш, с друзьями посидеть, или с подругой... И некуда тебе деваться, кроме как по мне в пункт проката. Мол, дядя Осоавиахим, дайте, пожалуйста, напрокат бутылочку белой. Я беру у тебя под залог паспорт и прокатываю свою бутылку по твердо установленной цене пять копеек в сутки. Потому что экономика должна быть экономной!
– Ну, бизнесмен!
– рассмеялся Дерибасов.
– Не сбивай старших, Мишка!
– строго прогудел Осоавиахим.
– Я ведь, прежде чем тебе бутылку отдать, ставлю на этикетке печать заведения и инвентарный номер. Ну вот, значит, прибегаешь ты назавтра ко мне, подаешь бутылочку белой. Вот вам, дядя, бутылочка назад, вот вам пятачок, верните мне паспорт. А я гляжу на тебя и удивляюсь. «Это, - говорю, - Миша, не та бутылочка, что ты напрокат брал. Какая-то неофициальная. Тут ни печати, ни номера. Паспорт вернуть не могу. Мы, объявив непримиримую борьбу пьянству за трезвый образ жизни, тебе бутылочку напрокат дали. Чтоб на столе постояла как дань народной традиции. А ты ее выжрал». Ну ты, конечно, в бутылку лезешь: какая, мол, разница, мол, точно такая же, поставьте, мол, печать, номер напишите и всех делов, что за бюрократизм в период гласности... А я тебе объясняю, что у нас пункт проката непорожней стеклотары, а не пункт ее обмена. А за промотание прокатного имущества, как в библиотеке - в пять или десять, в общем, во много раз дороже. Но чтоб тебя не разорять такими темпами инфляции, так и быть, давай бутылочку и вноси в кассу стоимость утерянного имущества по госцене. Ну, каков новаторский почин?!
Ошарашенный затейливой тупостью дядюшки, Дерибасов молчал. А Зинаида Владимировна обиделась:
– Ну, Осоавиахим Будулаевич, это вам все-таки Москва! Если бы и впрямь такие доходы были, у нас бы давно в каждом районе по 10 таких пунктов работали. Там многие хотят миллионами ворочать, да не у всех выходит.
Осоавиахим засопел:
– А я все экономически обосновал! Сто тысяч по десятке, это миллион в день! А в год - триста шестьдесят пять миллионов, копейка в копейку! Это не считая по пять копеек в сутки за прокат.
– А почитать что-нибудь у кого-нибудь напрокат не найдется?
– попросил прискучавший Санька.
– Роман хочешь?
– заржал Дерибасов.
– На сельскую тему, но глубоко философский. Я как раз на досуге написал, думаю в Москве издать.
Так решился вопрос о спальном месте для Осоавиахима, ибо Санька, получив доступ к наблюдениям и умозаключениям
– Ну чего?
– зевнул Дерибасов.
– Сдать в Академию наук или для тебя оставить?
– Ближних одинаково ослепляет звезда и фонарик. Лишь дальние могут поведать им о размере человеческого величия!
– ответил Санька и воздел перст.
– Поэтому прости отца своего, считающего тебя придурком. И мать, и братьев, и сестер, и детей, и родственников, и соседей, и товарищей, и земляков, и сограждан, и современников!
Пока Дерибасов просеивал фразу, отбирая что отнести на свой счет, Санька пояснил:
– Это третья универсальная аксиома Осипа Осинова! Поэтому я решил отвезти это собрание сочинений как можно дальше от Назарьина и рассматривать дядю Осипа оттуда через все эти три десятка призм!.. Нет, ну какая голова у мужика!.. У него, кстати, и про головы есть: «Братья и сестры! Доколе мы будем считать скот в головах, а людей - в ртах!?..»
Глава 18. Акклиматизация
Чтобы снять квартиру, Дерибасову даже не потребовалось въезжать в Москву. Поезд еще только подходил к Подольску, а он уже снял комнату у Зинаиды Владимировны. Но Осоавиахим его переплюнул: в тот же день, не выходя из квартиры, он снял Зинаиду Владимировну. Поэтому в уютной двухкомнатной квартире все расположились достаточно оптимально: Дерибасовы в одной комнате, «хозяева» в другой.
Зинаида Владимировна ушла рано, оставив завтрак на одну персону. Воспитанный на пословице: «кто рано встает, тому бог дает», Санька воспринял остывшую яичницу как божий дар. Потом пришел старичок. Морщинистое лицо при угловатой подростковой фигуре.
– Доброе утро, молодой человек!
– строго сказал он.
– Здрасьте!
– с готовностью подтвердил Санька, рассматривая старичка, как молодой сенбернар старого пекинеса.
– Проходите, пожалуйста, на кухню.
Через несколько секунд старичок сидел перед Санькой, как перед фотографом, и косил на дверь, словно ждал, что оттуда вылетит «птичка». Затем побарабанил пальцами по столу и агрессивно спросил:
– Сын или кто?!
– Студент, - заулыбался Санька.
– Не женат, конечно?
– зло тявкнул старичок.
– Не-е, - сказал Санька.
– Мне еще рано.
– А мне что, по-твоему, уже поздно?
– Почему?
– смутился Санька.
– В вашем возрасте, наверное, всякое бывает. Вон у нас, Ким Назаров...
Старичок вскочил и сравнялся ростом с сидящим Санькой:
– Это в твоем возрасте всякое бывает! Наркотики, СПИД и прочая деградация... Где мать? Я, собственно, не с тобой болтать пришел, а с ней знакомиться. Ну что вылупился? Где Зинаида Владимировна?
– Так на работе, - развел руками Санька.
– Только она мне, простите и не годится в матери.
– А кто же?
– сощурился старичок.
– Ну, так, - сказал Санька, - просто... Позавчера познакомились...
– Ах вот даже как?
– возмутился старичок, но тут в кухню вошел Михаил Дерибасов в неглиже.
Старичок растерялся.
– Доброе утро!
– радостно сообщил Дерибасов.
– Ну как, Санька, завтрак готов?
– А вы Зинаиде Владимировне кем приходитесь?!
– с упором на «вы» произнес старичок.