Гармония по Дерибасову
Шрифт:
С Зинаидой Владимировной Осоавиахим поссорился глубокой ночью, когда Дерибасову снился пронзительный сон о непреклонной Евдокии. Он как раз обнимал женину спину, припадая к ней, как к дереву, всей сущностью, и уже почти слился со спиной в едином потоке древесного сока, как вдруг за стеной низко и угрожающе, словно пылесос, взвыл Осоавиахим. Он упрекал Зинаиду Владимировну в чреслопоклонничестве и растлении ветеранов труда, грозил Богом и призывал в свидетели мир.
Зинаида Владимировна что-то отвечала, словно играла с кнопкой включения пылесоса - Осоавиахим замолкал и тут же завывал снова.
Воровато
– Ну, дезертир!
– свирепо рыкнул Дерибасов.
– Я, дядь Миш, не дезертир! Я свободный гражданин своей страны, и в ее пределах могу идти куда хочу, - виновато объяснял Санька.
– А деньги ваши я положил на стол. Кроме, конечно, вот этих 50 рублей, которые верну со стипендии.
Дерибасов задумался. Упускать Саньку не хотелось - в его лице можно было упустить случай. Мишелевская интуиция твердо знала, что Саньку можно положить на нужную чашу весов. Но сейчас Дерибасов не доверял никому, даже собственной интуиции.
– Будем разбираться утром!
– объявил он, и Санька не нашел причин для отказа.
Утром восхитительный завтрак-оправдание, называющийся «Осоавиахиму Будулаевичу», съел Мишель. Затем он растрогал Саньку речью о родстве, а после заворожил его открывающимися перспективами.
Санька сник, грустно забрал со стола деньги и вздохнул:
– Ладно, дядь Миша. Только жить я буду в общежитии. Мне теперь учиться надо, а с вами хоть и не соскучишься, но и не поучишься.
Глава 19. Заезжий генерал
Почему в наш век всеобщей телефонизации телеграфу не угрожает гибель? Потому что телеграммы не пахнут. А заплетающийся и запинающийся голос «пахнет» перегаром, даже профильтрованный через телефонные мембраны. И, конечно, позвони после Елисеичевых поминок председатель колхоза «Красная новь» Дерибас Анисимович Назаров в соответствующие инстанции, ему бы строго напомнили об указе о усилении борьбы с пьянством. Но он не позвонил, а, как и обещал своему коллеге - председателю сельсовета, дал телеграмму «о наличии в избе покойного макетов изобретений, имеющих оборонное значение».
Поначалу события развивались вполне мирно - через неделю приехал из района Лаврентий Скуратов, шлепнул Дуню пониже поясницы, походил по избе, пощелкал фотоаппаратом и снова переключил внимание на Дуню. Но после оплеухи Лаврентий обиделся, именем закона выгнал Евдокию Назарову из помещения, а входную дверь опечатал. Гордая и самостоятельная Евдокия жить, как придурок Мишка, под портиком не пожелала и удалилась дожидаться справедливости в Елисеичев сарай.
Однако справедливость торжествовать не спешила. Через два дня приехали трое из Ташлореченска, просидели в доме больше суток, позволили Дуне забрать личные вещи и уехали, опечатав не только дверь, но и окна.
Пока председатель сельсовета Назар Назаров соображал, как найти Евдокии мужа еще до холодов, чтобы вместо опечатанного наследства не восстанавливать ей сгоревшую хату, в Назарьино въехала колонна из трех автомашин. Первой катила черная «Волга».
Евдокия, взяв вилы, застыла у забора, тревожно всматриваясь в сгущающиеся сумерки,
– На звук!
– скомандовал генерал.
Немало повидал генерал-майор инженерных войск Гиви Отарович Курашвили за 62 года богатой приключениями, злоключениями и похождениями жизни. И все-таки застыл, пораженный внезапностью зрелища. На воздетом к небу персте колокольни неистово металась женщина, вырывая язык колокола. Развевались волосы и юбка. Казалось, что это ядреное тело звенит и гудит, ударяясь о стены звонницы.
Народ сбегался. Генерал, сидя в машине, недоумевал.
– Евдокия!
– раздался мощный, как бы смутно знакомый генералу бас незнакомого священнослужителя.
– Чего дуришь?! А ну, спускайся, пока за косу не стащил!
Баба перегнулась через перила и истошно завопила:
– Так Мишка ж вернулся!!!
– она обличительно указала на черную «Волгу».
– Против всего мира пошел! А с ним наемников целый грузовик! Обороняться надо!
– Подъедь к фонарю!
– приказал генерал, слегка обеспокоенный нехорошей паузой и недобрыми взглядами в затемненное стекло.
– Надо появиться с наибольшим эффектом, - пояснил он незнакомому местному шоферу, дабы тот не заподозрил его в малодушии.
Генерал вылез из машины. И эффект превзошел все ожидания!
То есть в первую секунду все, как и положено, замерли и подтянулись. Но потом, как с неба, громыхнул все тот же бас:
– Сержант Курашвили! Втяни живот! И воротник застегни!
Вальяжный генерал дернулся, рука его непроизвольно потянулась к вороту, лицо озарила мечтательно-бессмысленная улыбка и, раскинув руки, Гиви Отарович кинулся к батюшке с криком:
– Командир! Дорогой! Кацо! Тебя же расстреляли!
Два комплекта побитых ревматизмом костей затрещали в могучих объятиях.
– Слезай, дура!
– крикнул Федор Назаров, обижавшийся на не пожелавшую перейти в дом к брату Евдокию.
– Все тебе твой Мишка мерещится! Мишка, понимаешь, к ней вернулся - во главе армии и орденов до пупа. Ты в стариковском сарае скоро напрочь свихнешься!
В звоннице погас свет и раздались рыдания.
– ...Ну вот...
– растроганно басил отец Василий.
– Перед смертью хоть ребят из эскадрона будет с кем помянуть...
Рядовой Гиви Курашвили и взводный Василий Осинов познакомились в начале 1942 года, на втором месяце совместной службы, после кавалерийской атаки на танки. Оставшись вдвоем из всего эскадрона, они решили, что бы ни было, но служить вместе. И до конца войны ничья рука или пуля не поднялась их разлучить. А в конце войны поднялась.