Гавани Луны
Шрифт:
Всю эту историю про духов я рассказала тебя, чтобы объяснить, почему мы до сих пор вместе, – сказала она зло, и я почувствовал запах гнили и тины, исходящий из ее рта, запах сетей, пролежавших на дне омута годы.
Считай, что я ее не понял, – сказал я.
Ну так я растолкую тебе ее до конца, – сказала она.
Считай, что я дух, милый, – сказала она.
Хорошее тело он себе выбрал, – сказал я, улыбнувшись, и снова выпил, назло.
Твоё, – сказала она.
Я говорю о твоем теле, милый, – сказала она.
Только тогда я, наконец,
25
Следующую неделю мы с Риной провели в аду, который она устроила заботливо и продуманно, как комендант концентрационного лагеря – помещения для культурного отдыха служащих. Занавески, патефон, продуктовые наборы, дощатые полы и площадка для танцев с девушками из обслуживающего персонала. Жена моего деда, женщина, которую он взял после того, как моя бабка – урожденная польская дворянка, умерла от алкоголизма, – пережила концентрационный лагерь. Я часто спрашивал ее, как оно там было, в Равенсбрюке. Ну, до тех пор, пока не повзрослел и не понял, что ад это всегда обыденность. Она мне и отвечала:
Там было Обычно.
Так вот, Рина не устраивала ничего необычного. Она просто прибавила оборотов к тому ежедневному верчению круга, на котором возникали, – словно сырые глиняные горшки, – демоны нашего городка и нашего союза, пропахшего гнилой менструальной кровью. Мне казалось в ту неделю, что моя жена – ловкая буддийская обезьянка, взобравшаяся на шест мироздания, и крутящая на нем это самое гончарное колесо. На нем появлялись и лопались наши гнев и недоумение, ненависть и подозрительность, мириады миражей, которые мы с Риной пережили и, сохранив, пустили жить в нашу спальню. Некоторые из них прятались под кроватью, там, где сейчас собралась лужица крови. Кровать все сочилась ей – до тех пор даже, пока я не покинул дом, а ведь произошло это спустя неделю после описываемых мной событий. Только тогда я понял, что кровать и кровь, капающая из нее – сколько ни меняй простыни и матрацы – не фокус и не законы физики. И не упущенные детали. Это проклятие. Точно такое же, каким стала для меня невыносимая Рина в ту неделю, когда мы ждали Юлю.
А мы ждали ее оба, и знали это.
Мы были как два вампира, битых, израненных, каждый из которых мечтал о юной невесте в белом платье из фильма о Дракуле. Каждый жаждал спасти себя новизной, чистотой. Каждый жаждал урвать этот сладкий кусок себе, и не поделиться. Мне представлялось, что веснушки на ее коже – а я знал, что они есть, потому что нашел тайком от Рины фото Юли в социальных сетях, и уверен, что моя жена поступила также, – станут той пемзой, что сотрет с моей кожи серый ужас прожитой с Риной жизни. Я был словно граф Дракула, который, стоя во фраке на краю своих печальных владений, ожидает появления юной прекрасной девушки, которая снимет чары. Дарует покой. Капнет прохладной родниковой водой прямо на лоб, и кожа моя зашипит, и я рассыплюсь в прах, и ядовитый дым от моих костей не достигнет обоняния моей возлюбленной, а душа полетит прямо к богу. О, «Дракула»
Это я вам как бывший муж кровопийцы говорю.
Первое, что сделала Рина, когда отправила гостей обратно на следующий день после вечеринки с купанием – весть о ней разнеслась по всему городу, – навела справки о Юле. Ничего особенного.
Ничего особенного! – ввалилась она, торжествуя, в мой маленький спортивный зал, где я безуспешно пытался выбраться из под ста пятидесяти килограмм железа.
О чем ты, – просипел я, хоть прекрасно понимал, о чем она.
Ох, да прекрати ты позориться с этими железяками, милый, – сказала она, разозлившись.
Моя жена моментально брала подачу. Я с трудом выжал вес, и бросил штангу на подпорки. Сел на скамье. Невольно потрогал плечи. После того, как я начал следить за собой, несколько женщин сделали мне комплименты. Я не счел нужным скрывать этого от своей жены. Иногда и жертве хочется увидеть боль, скопившуюся на ресницах своего мучителя.
Ничего особенного! – повторила она насмешливо.
И все же, я не… – начал было я.
Та девка, – бросила она незаинтересованно, и я впервые понял, что нам предстоит долгая трудная схватка за Юлю, – ну, блондинка с отвисшей грудью и тощими ногами.
Да? – сказал я насмешливо.
Ничего особенного, – сказала она.
Просто мышка, родилась, училась, поступила в университет, ни семьи, ни способностей, ни особенностей, ни ярких событий жизни, глазу не за что зацепиться, – сказала она.
Кроме отвисшей груди и тощих ног, – сказал я.
Так привлекших твое внимание, – сказали мы хором, ткнув друг в друга пальцем.
Ты пялился на нее весь вечер! – сказала она.
Как ты могла видеть, – сказал я.
Ты же едва не утонула, черт бы тебя побрал, алкоголичка, – сказал я.
Плевать, – сказала она чуть виновато, потому что стыдилась в минуты трезвости своей необузданности.
Сейчас, в доме, конечно, – сказал, – но что-то я не слышал, чтобы ты просила бросить тебя в воду снова.
Ты буквально вперился в ее сиськи! – сказала она.
Я близорук и ночью ничего не вижу, – сказал я.
Кроме двух ее буферов, – сказала она.
Оставим это, – сказал я, чувствуя себя проигравшим.
Ну, а еще ты пялился на ее лобок, – сказала она, дожимая.
Рина, – сказал я.
Бедняжечка., ты едва не опустился на колени, чтобы залезть в нее! – воскликнула он. – В эту новую для тебя дыру!
Рина, ты же знаешь, что я не изменяю тебе, – соврал я привычно.
Ты врешь, – скрипнула она зубами.
Нет, – сказал я с легкой улыбкой, потому что настала моя очередь торжествовать.
Чуть не залез в ее дыру, – Рина пошла пятнами от злобы.
Ты не в себе, – пожал я плечами.
Почему бы тебе в мою не посмотреть?! – сказала она.
С удовольствием, – сказал я.
Когда ты вырвешь оттуда все зубы, – сказал я.