Газета День Литературы # 80 (2003 4)
Шрифт:
В то же время, крупнейшие мыслители современности в общественном восприятии являются выразителями некоей специфической, "узкой", "чрезмерно консервативной", в конечном счете, "ошибочной" точки зрения. Их имена либо замалчиваются, либо нарочито скандализируются. Книги их широким массам неведомы. Возьму на себя смелость сказать, что подобная ситуация отражает тотальный кризис русского национального мировосприятия. В каком-то смысле, мы перепутали Моську и слона...
Имеет ли Толстая хоть какое-то представление, о том, как складывался народный характер в нашей крестьянской стране? Она неустанно сетует, что русские "хотят работать, как в Монголии, а жить как в Леоне". Ну
До какой степени неприязни к народу надо дойти, чтобы написать о русских: "Верят в крик, но не верят в ум. Вообще, две вещи не всегда пользовались почетом на Руси — ум и труд, что сказывается и в фольклоре, в пословицах, и в жизни". Я мог бы привести Толстой, явно имеющей о русском фольклоре самые туманные представления, сотни пословиц и поговорок, воспевающих ум и труд. Но надо ли ей это? У нее уже есть свое мнение. В свое время Толстая заметила брезгливо: "Всегда меня удивляла песня "Дубинушка", которая уже начинается с презрения, словно со скривленными губами поется: "Англичанин-мудрец, чтоб работе помочь, изобрел за машиной машину, а наш русский мужик, коль работать невмочь, так затянет родную "Дубину". Слушаешь и думаешь, почему же ты, голубчик, сам не изобретаешь за машиной машину?" (Прошу отметить это барственное — "голубчик": "Что ты ноешь, мужик?" — "Хлеба хочу!" — "А ты работай лучше, голубчик!") Умные люди заметили Толстой, что процитированный ею текст сочинил не народ, а такой же барин, как и она, не мешало бы писательнице знать об этом — филолог все-таки.
Русский человек мечтает и желает уклониться от работы только потому, что он много веков работал так, как никакому немцу не снилось. Русские освоили огромную, в основном холодную и заснеженную часть суши, и моря вокруг этой суши, и ледники, и космос над страной, и три похода с Европы отразили,— подобных достижений ни один народ мира не имеет. Для любой нации хотя бы один подвиг из русской истории стал бы поводом для вечной чванливой гордости. Русские, скорее, стесняются своего величия и своего трудолюбия.
Сказанное выше о Толстой относится практически ко всем известным персонам либерального литературного бомонда — будь то Василий Аксенов или Юз Алешковский, Михаил Веллер или Георгий Владимов, Владимир Войнович или Даниил Гранин, братья Вайнеры или братья Стругацкие (по-моему, в каждой паре уже по брату умерло, вечная им память), Александр Гельман или Евгений Губерман, Михаил Жванецкий или Александр Кушнер, Эфраим Севела или Эдвард Радзинский, и так далее, так далее, так далее... Без сомнения, этот список могли бы пополнить покойные Юрий Левитанский, Сергей Довлатов, Булат Окуджава и Григорий Горин. В то же время собственно русские писатели, "левых" ли они взглядов придерживаются или "правых", явно не приемлют либерализм, буржуазная действительность им претит, чего никто из них и не скрывает. Возьмите любого известного русского писателя, — в так называемом "патриотическом лагере" и Михаил Алексеев, и Юрий Бондарев, и Леонид Бородин, и Василий Белов, и Борис Екимов, и Сергей Есин, и Егор Исаев, и Юрий Кузнецов, и Станислав Куняев, и Владимир Личутин, и Альберт Лиханов, и Евгений Лукин, и Юрий Мамлеев, и Юрий Поляков, и Валентин Распутин. Этот список могли бы пополнить покойные писатели Владимир Солоухин и Петр Проскурин, Дмитрий Балашов и Федор Абрамов, поэт Николай Тряпкин, раскаявшийся диссидент Владимир Максимов, последний гений двадцатого века Леонид Леонов, ну и, конечно же, Борис Примеров и Юлия Друнина,— как известно, оба литератора покончили жизнь самоубийством после распада Союза: просто не вынесли беды, обрушившейся на Родину. В той или иной мере либерализм не приемлют и "правый" Александр Солженицын (самый
Всем известны либеральные взгляды некоторых литераторов русского происхождения, скажем Анатолия Приставкина или Евгения Евтушенко. В то же время писатель Андрей Синявский (он известен и как Абрам Терц) был одним из немногих, кто решился дать гневную отповедь безжалостным либералам 93-го.
В числе либералов числятся литераторы и других национальностей, скажем, Фазиль Искандер или покойный Чингиз Айтматов. В то же время откровенно антилиберальных взглядов придерживается Тимур Зульфикаров.
Еще более колоритный пример: возьмем классиков советской литературы — Виктора Астафьева и Анатолия Рыбакова. Первый — сибиряк, русский мужик; второй — еврей; оба честные солдаты Второй мировой. Первый в 93-м вместе со Львом Разгоном и Окуджавой призывал "раздавить гадину", истово ненавидел коммунистов, тяготел к западничеству. Второй расценил поведение Горбачева и Ельцина, как предательство Родины, и остался верен идее социализма.
Другой пример — крайне либеральных взглядов придерживается модный ныне русский писатель Виктор Ерофеев. С другой стороны, блистательный Дмитрий Быков, никогда не скрывавший своей национальности, уже в начале 90-х предупреждал "своих" — еврейскую общественность, что ей лучше устраниться от российской политики. Дмитрий Быков одним из первых понял очевидное: вечное диссидентство евреев рано или поздно вступит в противоречие с национальным самосознанием русских.
Однако, если говорить о тенденции, то все вышеназванные исключения, скорей, подтверждают правило. В целом оно сводится к следующему: российская литературная элита почти целиком состоит из представителей двух национальностей — русской и еврейской. Политические приоритеты двух национальных литературных групп разделены предельно четко: одна национальная группа объединяет т.н. патриотов, другая — либералов).
Я не буду искать философские или социальные причины такого положения вещей. Без сомнения, вечным торговцам и вечным странникам либерализм близок. Но основные причины, как мне кажется, здесь простые, человеческие, кровные. Русский народ для русскоязычных евреев не родной, его не слишком жалко. Согласитесь, что отца или жену соседа не так щемяще жалко, как своего отца и свою жену?
Таким образом, мы можем сказать, что либо Татьяна Толстая чужак в семье русских писателей, либо она "своя" в среде русскоязычных евреев, в силу того, что исповедует общие с ними взгляды на жизнь. Остановимся на втором.
В эссе "Частная годовщина" Татьяна Толстая красочно описывает разгар "демократических" реформ, 91-й год, ее в это время зачем-то принесло в Россию (тогда еще был СССР), причем вместе с семьей. Тут как раз в стране и голод начался. Красочно описывает Толстая поиски пищи, которые никак не могли увенчаться успехом, и не читать бы вам этих строк (нечего было бы рецензировать), не приди однажды в семью Толстых добрый волшебник — "...вечером, — пишет Толстая, — позвонил в дверь человек из Еврейского общества и втолкнул ногами и руками огромный, по пояс, ящик гуманитарной помощи... Человек поздравил нас неизвестно с чем, извинился неизвестно почему и ушел".
После чего Толстая и ее семья долго смотрели волшебнику вслед — он на лифте вниз поехал.
Вот так. "Свете тихий души моей, приносящий продукты еврей..." — можно такую песню сочинить. Одинокий волшебник, совершенно случайно из всего дома выбравший квартиру Татьяны Толстой... А чего он к Проханову не пришел? Чего не выбрал квартиру Бондаренко? Последнему, правда, в те же дни неизвестные повесили возле двери мешок с костями и пришпилили бумагу с надписью "Русская сволочь". Тоже, наверное, гуманитарная помощь?