Газыри
Шрифт:
Немчики-болгарики, эх!..
Вид из окна
Нынче догадался, наконец, отодвинуть занавесь до края окна — какой вид открылся! То сквозь стеклянную дверь на балкон видать было только одну липу — ту самую, с шаром омелы наверху, а теперь в оконной раме поместились все три да еще и край горы сбоку от лип — кажется, эта гора и называется Абадзехской, так, во всяком случае, сказал Шхамбий, мой позапрошлогодний майкопский знакомый, которого я спросил: а скажите-ка, абадзех, где ваша гора?..
Перед этим я попытался разузнать, что ему вообще известно об окрестностях Горячего, и он начал с того, что
День перед этим стоял удивительный, только в наших кубанских предгорьях, в наших тихих долинах светит такое безмятежное осеннее солнце — в такие дни думаешь: разве могут черкесы, и правда, забыть хоть когда-нибудь, какого рая лишила их в позапрошлом веке кавказская война, которую зовем покорением…
Но вот и от нас уходят эти земли, так всегда было: свято место пусто не бывает… райские места тоже.
И вот стоял я у окна, размышляя обо всем сразу: об этих местах, о предстоящей мне в Майкопе работе над романом о Пушкине, о наших подмосковных местах, о том, как я все приставал к отцу Феофилу: ну, где, где доказательство того, что Александр Сергеевич бывал мальчишкой в Саввино-Сторожевском монастыре?.. И как отцу Феофилу одна из прихожанок передала, этот стих о «тихих берегах Москвы», где «церквей венчанные крестами сияют ветхие главы над монастырскими стенами» — «издавна почивают там угодника святые мощи…» Конечно же, это о преподобном Савве, в который раз сказал я себе и тут же подумал, что святой Савва — покровитель русской государственности и законных правителей России…
И что-то такое очень тревожное опять пронеслось в душе, смутно подумалось, что происходящее на Кавказе, включая события в Чечне — всего лишь отвлекающий маневр, как это бывает в большой войне, и что на самом-то деле мы давно уже теряем Москву и теряем Россию…
Песня о твердом слове
Все пытаюсь бороться с разгильдяйством своих сыновей да внуков: назвал, мол, час, когда будешь дома — будь добр, не заставляй себя ждать… Тем более, братцы, если вы казакуете — казак ведь волен до произнесенного слова, а потом уже — слуга его, раб, если хотите… Это у москвичей есть такая привычка: хорошо, мол, договорились, но перед тем как собраться — перезвонимся еще раз… да зачем?
Уж если, как говорится, камни с неба — другое дело.
А коли камней нету — чего лишний раз языком-то бить?
У казаков, втолковываю им, должно быть так: договорились через год встретиться, назвали место, назначили час — все дела. Через год на этом месте в назначенный час — как штык!
Но хоть говори — как, само собою, и мне в свое время — хоть не говори: толк один.
В очередной раз осерчал, но промолчал, только в электричке написал потом такие слова:
Ой, если час казак назначил, он не должен опоздать. Если сам казак не сможет — друга верного пришлет. Вдруг товарищ не поспеет, то — неверная жена. А жена опять обманет — коньПрочитал Сереже Гавриляченко у него в мастерской, и он сказал: «Крутая песня!»
«Калмык-чай»
Читал «Вино мертвых» Нальбия Куека, наткнулся на упоминание о калмыцком чае и улыбнулся…
Летом, когда у нас в Кобякове гостил три денька американский «джинсовый король» Петр Иванович Величко-Роман, в свойском просторечии — «дядя Петя», я сварил этого чайку, и наш калифорниец распробовал его и высоко оценил.
И вот прошло уже несколько месяцев, как-то вечером я лег «вместе с курами», как в нашей Отрадной говаривали — чтобы подняться пораньше, потому что утречком собирался в Москву — как вдруг слышу, что Жора громко кричит, явно в мобильник, явно на ходу — приближаясь: «Это к отцу, дядя Петя, это он вам скажет — я могу только приблизительно… вот: передаю отцу!»
Посмеиваясь, вручает мне, полусонному мобильник: «Па, — Сан-Франциско!»
— Гурка, как хорошо, что ты дома! — частит наш американец. — У меня к тебе серьезный вопрос. Я делал доклад в нашем русском обществе. О своей поездке. И очень заинтересовал всех рассказом о твоем калмыцком чае… скажи мне: какую траву ты для него используешь… лошадиный… как трава называется?
— «Лошадиный», вот-вот, — начинаю выговаривать ему. — Что же ты, казак, забыл родные травы? Конский щавель!
— Ах, да! — радуется он там. — И что добавляешь?.. Скажи рецепт — наши хотят попробовать… интересно, он тут растет, конский щавель? Он, а что еще?
— Сначала двадцать минут кипятишь конский щавель и даешь ему хорошенько настояться, — начинаю я сообщать «ноу-хау» для Сан-Франциско — старый как мир черкесский способ приготовления калмыцкого чая, который они считают своим «национальным» напитком: от калмыков, мол, в нем одно название — «калмык-чай». — Хорошенько процеживаешь, добавляешь ровно столько же молока — вода и молоко один к одному. Солишь по вкусу, но надо посолоней — вспомни… Когда все это у тебя закипело, выключаешь и тут же кладешь кусок сливочного масла — граммов пятьдесят на пять литров, предположим, и круто перчишь… ты помнишь? Круто. Снова маленько даешь постоять, уже — маленько. И — пей себе на здоровье…
— Я им тут сказал, что это целебный напиток!
— Ну, еще бы!
— Как жаль, что я не захватил у тебя этот лошадиный щавель — я собирался…
— Конский, конский!
— Да, конский. Если что не будет получаться, я тебе позвоню…
— Могли бы и пригласить, — говорю ему. — Нас вдвоем — с конским щавелем. Тогда бы я мог гарантировать вам качество. Ты там подумай…
— Я поговорю, слушай, — это мысль! — обещает он чрезвычайно серьезным тоном. — Спасибо, я, кажется, правильно все записал…
Отдаю Жоре мобильник, падаю на подушку и засыпаю с усмешкой на лице: а вы, мол, думали?.. Так вот и протяну в вашей Америке — на калмыцком, который буду для вас варить… как иначе и уцелеть?.. Витя Лихоносов рассказывал, как они там с голоду помирали, когда ездила эта писательская кампания: он, Олег Михайлов, Эрик Сафонов, Стас Куняев, Павел Погорелов. Когда русские американцы пригласили их в ресторан, раскатали губы: ну, хоть слегка, мол, подпитаемся… А потом — что такое?.. Им принесли поесть, а нашим нет. Американцы едят, а наши слюнки глотают. Да в чем дело-то?! И вдруг выяснилось, что каждый заказывает себе сам — из собственного кармана.