ГДЕ ЛУЧШЕ?
Шрифт:
– Ну, дак что ж? Пусть пилит… Мне какое деле, - проговорил нехотя майор.
Все молчали. Девицы, казалось, тяготились бульдожьими глазами майора; майор сопел.
– Вы что же удрали от меня?
– спросил вдруг майор, глядя на Веру.
– Еще бы не уйти! Вы напились пива-то и нас лезете угощать, - сказала Надежда.
– А! Угощать, говорите, лезу… А!
– улыбаясь, говорил майор.
– Бутылок десять, кажется, выпили. Колька! сколько ты покупал бутылок?
– спросила мальчика Вера. Майор тоже повторил этот вопрос.
– Только восемь; а в прошлый я шесть раз бегал; бутылок двадцать выпили, - ответил мальчик.
–
– Ну, что вы тут сидите! Идите в комнату!
– сказала Анна Петровна.
– А надо еще пива купить! не купили?
– Нет.
– Што! Брр!!. Вас все нужно учить…
– Ну-ну! Идите-ка в комнату.
– Ой!.. А я еще и не пойду один-то… Вы здесь, и я здесь; вы там, и я там; где вы, там и я, - проговорил майор, мотнув головою, и захохотал.
– Ну, а вы-то что глаза тут портите! Уж темно становится.
– Да, в жмурки можно играть, - проговорил майор, встал, махнул рукой, поглядел одним глазом на полку и заковылял в коридорчик.
Девицы пошли за ним. Анна Петровна пошла к жильцу унимать, чтобы не пилил на скрипке.
– Экая махина!
– проговорила Пелагея Прохоровна, когда в кухне остались мальчик и она.
– Здоров! Этта как-то смазал Надежду Александровну, так цельный месяц она провалялась.
– Отец, што ли, ихной?
– Отец! любовник ейной!
– Што ты врешь!
– Я правду говорю, не маленький. Слава богу, мне девятнадцатый год.
– Ох ты хвастушка!
– Пелагея Прохоровна захохотала.
– Помереть сейчас… У меня и невеста есть.
И Пелагея Прохоровна захохотала пуще прежнего.
Вошла хозяйка.
– Это што за смех! Уж не любезничаете ли вы?
– Да вон он говорит, ему девятнадцатый год и невеста есть!
– проговорила, смеясь, Пелагея Прохоровна.
– Вот как!
– И Анна Петровна захохотала и со смехом пошла в комнату, откуда пришли вместе с нею майор и дочери ее.
– Невеста, говоришь, есть?
– проговорил, хохоча, майор, подняв мальчика.
– Што ж такое?
– И свадьба скоро?
– Не по-вашему.
– Не по-нашему, говоришь? Молодец! Умница!.. Женишок!!! Скажите! а мы и не знали, что у нас жених есть… Кто же твоя невеста?
– Это уж мое дело.
– Конечно! Конечно! Про это не говорят… Скажите пожалуйста! А! Брр!!. И приданое есть?.. Ах ты, каналья!
Мальчик рванулся и выскочил в сени. Майор минуты две держал руку в том положении, как он ею поддерживал мальчика. Он глядел в потолок, тогда как Анна Петровна побежала в сени догонять мальчика. Девицы хохотали. Но больше всех хохотала Пелагея Прохоровна, которую чрезвычайно смешила вся фигура майора.
– Каков?! Бр!!. Скажите!
– сердито говорил майор.
– Выскочил!
– говорила, смеясь, Вера.
– А еще хвастались: шашкой по десяти человек сразу в Польше убивали!
– Я?!
– проговорил запальчиво майор и двинулся.
Девицы взвизгнули и убежали в комнату. Майор заковылял за ними.
Несколько минут из комнаты слышался хохот девиц и визг Веры Александровны.
Пришел тот жилец, который просил самовар.
– Что же самовар?
– Ой, барин, тут не до самовару… Тут у нас комедия; ох ты, господи!
– хохотала Пелагея Прохоровна.
– Ну, подай самовар!
Пришла Анна Петровна запыхавшись и объявила, что мальчишка исчез.
Майор сидел у Анны Петровны до двух часов. Сперва он играл в карты с Верой и Надеждой, потом выпил четыре бутылки
V КОТОРАЯ ВКРАТЦЕ ОБЪЯСНЯЕТ ОТНОШЕНИЯ МАЙОРА К ДОЧЕРЯМ КУХМИСТЕРШИ ОВЧИННИКОВОЙ
Майор Петр Иваныч Филимонов стал известен в Мокрой улице года с четыре, с тех пор как он, пересмотрев в этой улице несколько комнат, проклиная Большую Садовую, Гороховую, обе Подьяческие, все три Мещанские улицы - за треск, за прокислый воздух, за то, что там он большею частию нарывался на немок-хозяек, которые будто бы лупили с него большие деньги и не уважали его майорскую особу. Он водворился в мезонине, нанимаемом вдовою-полковницею, доживавшею в то время седьмой десяток. Комната у майора была большая, светлая; кровать его была занавешена; окна выходили в огород, и поэтому он мог вволю наслаждаться пением петухов, мяуканьем кошек и лаем собак; полковница была старушка добрая, прислуга у нее была послушная. Зажил майор хорошо. Но через четыре месяца ему сделалось скучно. Делать нечего: считать деньги надоело, писать и читать он не любит, я идти никуда не хочется. Придет он к полковнице, сядет против нее. Полковница, в огромных очках и огромном чепчике, вяжет чулок и что-то нашептывает; в комнате у ней накурено ладаном. Она успела уже выведать от майора все его прошлое и настоящее, так же, как и он в четыре месяца выведал от нее не-только настоящее и прошедшее, но и будущее, которое состояло в том, что полковница ежедневно ждала себе смерти, тогда как майор ни за что не желал умереть и не знал только, что делать ему завтра. Не о чем даже было и говорить. Новостей в Мокрой улице так мало, что о них довольно поговорить с четверть часа. Полковница вяжет, майор сидит, смотрит на полковницу, и в голове его вертится только одна мысль: умрешь! И он силится развить эту мысль, но и развивать тут нечего: "Умрешь - и все тут, а мы поживем".
– Черт ее дери - скуку!
– сказал однажды майор.
– На службу бы вам поступить!
– сказала на это полковница.
– Баста!.. Будет: с одного вола двух шкур не дерут.
– Гулять бы не то шли.
– Сапоги драть?!
– Ну, пасьянс бы…
– Это по-немецки?.. А я их терпеть не могу. Я под Севастополем их палашом по пятнадцати человек сразу рубил.
– Да вовсе вы с немцами тогда, кажется, не воевали!
– Так-то оно так… Только что немец, что француз - все не русские. Вот что я вам доложу!
– Ну, не то женились бы!
– А? Отлично… Но боюсь…
– Чего?
– Толст я очень и силен. Меня в полку называли Ильей Муромцем. Боюсь!
– Ну, вы как-нибудь… А вам надо жениться… Дети будут, заботы будут, хлопоты, возня…
Полковница просветила майора. Стал он теперь думать, что, в самом деле, толстота его не мешает жениться, а рукам можно и не давать воли. Но вот что его сбивало с толку: уживется ли он с женой - и какая такая будет у него жена? И он опять обратился за советом к просветительнице.