Gelato… Со вкусом шоколада
Шрифт:
— Не надо! — вижу, как зажмуривается и разгоняет скулы, стирая зубы. — Будем только вдвоем. Костя все поймет.
Естественно! Этот ухажер все-все прекрасно понимает. Как можно так любить и ждать взаимности от той, которая ждет отца своего сына, встречаясь с временной заменой Святу лишь из вежливости и неспособности отказать, топнув ножкой и грозно крикнув «нет, назад»?
— Что случилось? — схватив ее за плечи, несколько раз встряхиваю.
— Ничего, — отрицательно мотает головой.
Но я же вижу, поэтому не останавливаюсь.
— Он тебя обидел? Поссорились?
—
Эта дама кого угодно доведет до белого каления, совершенно не напрягаясь. Такая таинственность, ей-богу, словно косвенная линия в мистическом триллере какого-нибудь французского писаки вкривь-вкось идет.
— Он тебе надоел? — отпускаю ее руки и, откинувшись, прикладываюсь несколько раз затылком о панель. — Занудный Красов и мечтательная старшая сестра. Не скажу, что вы с ним отменно смотритесь, но что-то в этом образе все же есть. Мужская красота и твоя эмоциональность. Просто-таки настоящая семья и уверенные отношения.
— Нет, — шепотом рычит в ответ.
— Ты все еще любишь Свята? — обратив лицо к окну, задаю вопрос.
— Святослав не вернется, — обреченно и на автомате, как хорошо заученное, произносит.
Прекрасно! Есть небольшие подвижки в процедуре забывания того, о ком не принято говорить в ее присутствии, но моя сестра талантлива в навязчивых вопросах, поэтому этап вычеркивания из памяти ей дается с большим трудом и нервным скрипом. Однако есть успех, раз Юля спокойно говорит об этом. Какой-то, видимо, медицинский препарат, вызывающий амнезию, действует на сознание старшей, заставляя здраво мыслить женщину, стремящуюся положить на жертвенный алтарь свою молодость, красоту, физическое и психическое здоровье из-за мужчины, которого среди живых больших нет.
— Ния? — она трогает мое плечо. — Повернись, пожалуйста.
— Что? — возвращаюсь к ней.
— Я хочу кое-что тебе рассказать.
— Я слушаю.
Тяжело вздыхает, но не торопится с изложением, хотя по скорости ее дыхания можно смело утверждать о нетерпении и накатившей на нее открытости.
— Костя сделал предложение, цыпа, — я ее почти не слышу, зато вижу, причем довольно четко, как она двигает губами, выговаривая каждое словцо. — Он предложил мне стать его женой. Представляешь?
Еще как! В ярких красках, замедленно и по ролям. Так и вижу, как хмурый и серьезный Красов становится на одно колено и молитвенно протягивает к ней руки с жалостливой просьбой.
— Что ты ответила? — заправляю выбившийся локон ей за ухо, затем трогаю завернувшуюся сережку и несколько раз придавливаю мочку, песоча между пальцев мягкий хрящ.
— Я согласилась, — улыбается Юла.
А я не удивлена!
— Я рада за тебя, — расставив руки, лезу к ней с объятиями. — Он хороший человек.
— Я плохая?
— С чего такие мысли?
С чего она взяла?
— Предаю Свята, — Юля сильно шмыгает носом на моем плече.
— Я так не считаю.
Сестра убирает от себя мои руки и мягко отстраняется:
— Не осуждай меня, Тоник…
Я не осуждаю, скорее, немножечко завидую, но точно честно радуюсь.
— Только не повторяй моих ошибок, — улыбаюсь и подмигиваю сестре.
— Каких? — хрюкает,
— Не бросай Костю, курочка моя, — исподлобья ей шепчу. — Не сбегай с собственной свадьбы.
— Я трусиха, цыпа, и в плохой физической форме. Как ты, я точно не смогу.
— М-м-м, как мило ты напрашиваешься на комплимент. Ты идеальна, Юля! Лицо, фигура и характер, а Красов выбрал лучшую, раз Мудрый свое счастье проморгал.
— О-о-ох!
— Но-но, — нажимаю ей на кнопку носа. — Кто там? — отвлекаюсь и смотрю на закрытую дверь через плечо сестры.
Мне кажется, там кто-то шумно топчется, стесняется и мнется, страшась в мою комнату войти.
— Можно? — скулит спокойный женский голос.
— Да, — одновременно с Юлькой прыскаем и в один голос отвечаем. — Входи!
Мама приоткрывает дверь и засовывает внутрь сначала нос, потом все лицо и, наклонившись, проталкивает голову, плечи, грудь, но на талии странно застывает.
— Я не одна, девчонки, — улыбаясь, предусмотрительно сообщает. Клюет всей верхней половиной тела, словно трогает машину. — Перестань, — убрав голову, к кому-то находящемуся рядом с ней обращается и делает замечание. — Не толкайся.
— Пап? — вытягиваясь, смотрю на комическую картину, которую играет наша мама.
— А? — за дверью откликается мужской голос и вместе с этим опять просовывается мама.
Ну, что с ними делать? Наши беспокойные очень взрослые «дети»! Боже-Боже, да где же их «отец», которого сейчас нам очень не хватает?
— Входите уже, — размахиваю рукой, зазывая их…
Когда мы собирались так в последний раз? Наверное, в средней или старшей школе. Моя кровать рассчитана на одного взрослого человека. Правда, Велихов эмпирически доказал, что двум взрослым на этом месте тоже ничего, удобно и нормально. Но нас как будто четверо: я, Юля, мама и отец.
— Как дела? — спрашивает папа у моей макушки, обняв меня за плечи и уложив к себе на грудь.
— Па-а-а, — ворчу, пытаясь оторвать толкушку, но он не отпускает.
— Тихо! Мама с Юлькой прикорнули, и ты не суетись.
— У вас что, своих комнат нет? — вцепившись в его рубашку, подтягиваюсь и носом утыкаюсь в теплую мужскую шею. — Я за коллективный постой денежку возьму.
Сейчас товарно-денежные отношения слишком актуальны и очень своевременны. Ведь я осталась без средств к существованию. До разъяснения всех недоразумений, разумеется. Когда-то же этому несчастью придет логический конец. А я с ужасом представляю, как заново начну выстраивать клиентскую базу, раскидываться бешеными в процентном смысле скидками, работая себе в убыток, предполагая в маячащей перспективе, удачное стечение обстоятельств и благоволение покупателей к «Шоколаднице» после того, через что мой магазин пройдет за время проведения следствия. Я до сих пор не могу поверить, что «мы» тому нехорошая причина. Убеждена, что не нарушала технологию, использовала только свежие и качественные компоненты при приготовлении, следила за личной гигиеной и санитарным положением в целом. Стыдно признаться, но я проштудировала электронные страницы, вбив в поле поиска неудобные формулировки. Ответ был всегда один и тот же: