Ген подчинения
Шрифт:
— Я полагаю, вы здесь по делу несчастного Иннокентия Павловича? — продолжал Орехов. — Спрашивайте все, что считайте нужным, постараюсь ответить вам исчерпывающе.
— Приятно слышать, — склонила голову Жанара. — Для начала — нам известно, что вы вели с покойным переговоры по спонсированию его проекта. Это так?
— Совершенно верно.
— И что это был за проект?
— Иннокентий Павлович хотел запустить высокоавтоматизированную сборочную линию, на которой помимо работников-людей могли бы работать генмоды. Также мы говорили о возможном использовании тех же принципов для подгонки его оборудования для инвалидов — людей
Надо же! Я даже не представляла, что изобретение Стряпухина настолько полезное. Сколько людей получили бы возможность заработать себе на хлеб.
— Но ведь ваша компания не занимается производством, — полуутвердительно прговорила Салтымбаева.
— Да, не занимается. Испокон веку мы торговали. Но времена меняются, — Орехов пожал плечами и вдруг сделался очень серьезным. — Необходимск завоевал свое богатство и независимость благодаря торговле. Однако если не вкладываться в производство, мы скоро потеряем свой статус на международной арене. Мы в Ореховском кумпанстве считаем своим долгом развиваться в ногу со временем.
«Он как будто уже в мэры баллотироваться собрался», — подумала я с удивившей меня саму смесью неприязни и некоторого восхищения. Я не любила политически заряженные речи — а кто любит? Однако Орехов, как мне показалось, говорил искренне.
Разговор потек дальше. В основном вопросы задавала Жанара, порой вклинивался Пастухов.
По словам Орехова, переговоры со Стряпухиным шли давно, уже несколько месяцев. Основное препятствие состояло в том, что инженер никак не мог изготовить рабочий прототип: его идея требовала оборудовать полноценную автоматическую линию, а это влекло значительные расходы. Причем расходы, которые Орехов не мог утвердить самостоятельно.
Все это время они дорабатывали идею, готовили чертежи, которые должны были убедить Татьяну Орехову, искали экспертов-инженеров, которые согласятся поручиться своей репутацией, что этот проект заработает… В общем, хлопот было множество.
— И теперь все пропало, — вздохнул Орехов.
— Почему пропало? — спросил Мурчалов, хотя мне показалось, что шеф на самом деле понимал, почему, а спрашивал для того, чтобы привести разговор туда, куда ему хотелось — есть у него специальная испытующая интонация для таких случаев. — Чертежи полиция, конечно, пока забрала как вещдоки, но рано или поздно отдаст. Договоритесь с наследниками, найдете других талантливых инженеров…
— Боюсь, без Иннокентия Павловича ничего не выйдет, — Орехов покачал головой. — Он был двигателем этого проекта, он не боялся угроз. На него я мог положиться, мог быть уверен, что он воплотит его и не дрогнет. Кто-то другой на его месте… — он сделал многозначительную паузу. — Боюсь, я не смогу санкционировать такие траты. А даже если бы я мог, моя матушка на это точно не согласится. С Иннокентием Павловичем она встречалась лишь один раз, но успела проникнуться к нему симпатией. Он был крайне энергичным и заразительным человеком.
— Так, а вот насчет угроз давайте поподробнее! — вступил Пастухов. — Что за угрозы? Кто-то угрожал Стряпухину?
— И Стряпухину, и мне, — кивнул Орехов. — Нет, то были не угрозы физической расправы, скорее… скажем так, намеки, — он мимолетно скривился. — Видите ли, его изобретение несло не одно сплошное благо, как может показаться. Среди прочего оно обещало оставить без работы многих
— Но почему? Вроде бы наоборот…
— Там, где раньше для сборки, скажем, той же печатной машинки требовалось десять человек, теперь справятся двое, приглядывающие за автоматами… Ну, может быть, не двое, но пятеро, — тут же поправился Орехов. — Разумеется, будет какой-то переходный период, оборудование нужно довести до ума, и оно, согласно нашим расчетам, будет стоить очень дорого, в краткосрочном периоде — значительно дороже найма. Но мы знали, что последуют социальные потрясения. Иннокентий Павлович имел несколько неприятных разговоров с представителями профсоюзов после того, как информация о нашей сделке просочилась в прессу. Я же подвергался давлению с другой стороны: многие промышленники дали мне понять, что если Ореховы собираются войти в производство, то им стоит играть по установленным правилам, а не пытаться задать свои.
— И что вы им сказали? — заинтересовалась Салтымбаева.
— Одному господину посоветовал нового портного, — уголок рта Орехова дернулся вверх. — Другому предложил еще кофе. Кстати, не хотите ли еще чаю? Я смотрю, ваша чашка совсем опустела.
Инспектор кивнула, и Орехов подлил ей чаю.
— Материал о готовящейся сделке опубликовала Виктуар Хвостовская, насколько я помню, — заметил шеф. — Как она получила эту информацию?
— Если бы знал, постарался бы этого не допустить, — Орехов развел руками. — Мадам Хвостовская, к несчастью для меня и моих коллег, дивно хороша в своей работе. Уже не первый раз от нее страдаем.
Вот это новость! Оказывается, это Виктуар опубликовала информацию о сделке. Как же мне это на глаза не попалось, я слежу за всеми ее публикациями. Если бы я могла так же складно говорить и так же легко располагать к себе людей, как Хвостовская, я бы пошла в журналистику, честное слово.
В этот момент в полуоткрытую дверь гостиной влетел огромный черный ворон — безошибочно ворон, а не грач, не галка и не иная черная хищная птица. Он опустился на плечо Орехова и уронил конверт, который держал в клюве, ему на колени. На груди у ворона красной каплей горел небольшой рубин на серебряной цепочке: многие птицы-генмоды любят украшения.
— Здравствуйте, господа, — сказал ворон холодным бесцветным тоном, в котором чувствовался слабый иностранный акцент. — Прошу прощения за вторжение, но Никифору Терентьевичу необходимо увидеть это незамедлительно. К тому же, сообщение имеет касательство до вашей беседы.
— И я рад вас видеть, Фергюс, — сообщил ему Василий Васильевич. — Как я вижу, вкус вам не изменяет. Это «Краса Арсаина», не так ли?
Я поняла, что шеф говорит о рубине. И еще я поняла, что передо мною тот самый непроходимый секретарь Орехова.
— Именно, — Фергюс посмотрел на Василия Васильевича крайне холодно.
Шеф, тем не менее, выглядел довольным, хотя обычно он не любит никого раздражать. Я начала догадываться, что «подход», который имел к Фергюсу шеф, выражался в каком-нибудь небольшом компромате.
Орехов вытащил из конверта небольшую фотокарточку и нахмурился, глядя на нее.
— Да, господа, — сказал он. — Фергюс, как всегда, прав. Это касается нашей беседы, и вам небезынтересно будет это увидеть.
Он передал карточку Салтымбаевой, которая показала ее Пастухову. Я тоже нагнулась, чтобы посмотреть, а Василий Васильевич ради лучшего обзора даже залез мне на плечо.