Ген подчинения
Шрифт:
— Я ведь и когтями могу, — сказал Василий Васильевич Мурчалов, глядя на фельдшера.
Тот убрал руку.
— Серьезно, парень, не твоего ума дела, — сказал Дмитрий Николаевич Пастухов. — Иди-ка, найди, где ямщик наш околачивается, барышню домой надо срочно. Считай, у нее редкая болезнь, а лекарство дома есть.
Фельдшер вышел.
Тогда Дмитрий Николаевич Пастухов сказал:
— Васька, стареешь. Оборотня даже не приметил.
— Боже мой! — Василий Васильевич Мурчалов свесил морду с моих колен. — В самом деле, оборотень! Эльдар Архипович, никак вы?
Эльдар
— Если я узнаю, что вы с ней что-то сделали… — начал говорить Василий Васильевич Мурчалов.
Дмитрий Николаевич Пастухов его перебил:
— Не кипеши, они вместе пытались оттуда выбраться. Похоже, она его спасала. Ничего, парень, — он обратился к Эльдару Архиповичу Волкову, — остаток полной луны можешь у меня перекантоваться. Скажу, что ты мой застенчивый племянник. Главное, на луну не вой.
Реакцию Эльдара Архиповича Волкова мне не было ни видно, ни слышно.
Дальше мы ехали. Долго. Я запоминала маршрут. Мне хотелось пить и спать, но приказа не было. Я сидела. Василий Васильевич Мурчалов лежал у меня на коленях, иногда вставал на задние лапы и принимался вылизывать мои щеки.
Мы остановились около дома номер шесть по улице Нарядной в Рубиновом конце — это дом, принадлежащий сыщику Мурчалову, где я номинально снимаю комнату. Плата, которую я вношу за постой, значительно меньше средней по улице.
— Вставайте, Аня, — сказал Василий Васильевич Мурчалов. — Пойдемте домой.
Он не был моей Хозяйкой и не имел права отдавать мне приказы. Я продолжала сидеть.
— Тяжелый случай, — сказал Дмитрий Николаевич Пастухов.
— Не такой тяжелый, — возразил Василий Васильевич Мурчалов. — Прохор с Антониной справятся.
Он выпрыгнул из кареты и направился в дом. Вскоре оттуда вместе с ним вышли двое: Прохор Прохорович Ивашкин и Антонина Кузьминична Майсурадзе, его личный камердинер (а также человек для особых поручений) и экономка.
Прохор Прохорович Ивашкин взял меня на руки, а Антонина шла спереди с фонарем. Сзади заскулил волк. Голос Дмитрия Николаевича Пастухова сказал:
— Не бойся, малец, с ней все будет в порядке. Мой друг с таким уже справлялся.
Меня внесли в дом, подняли по лестнице наверх и посадили на кровать.
— Антонина, достаньте ее брошку с топазом из секретера, пожалуйста, — сказал Василий Васильевич Мурчалов, снова вскочив мне на колени.
Атонина Кузьминична Майсурадзе молча сделала, как он просил.
— Прикрепите брошь к воротнику ее платья, так, чтобы касалась кожи.
Она сделала и это.
— Что теперь? — спросил Прохор Прохорович Ивашкин.
— Молиться, — ответил Василий Васильевич Мурчалов. — Единственный способ перебить контроль булавки — воспользоваться другой булавкой. Эта брошь сделана из того же сплава… собственно, с ее помощью Анечку когда-то контролировали. По моей просьбе ее перенастроили так, что «хозяином» этой броши стала сама Анна. Поэтому теперь, когда брошь коснется ее кожи, она вновь должна начать сама себя контролировать… Но я не знаю, сколько времени займет повторная перенастройка! Я читал, иногда генмоды не выдерживают
— Святый боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас! — сказала Антонина Кузьминична Майсурадзе. — Так зачем вы, Василий Васильевич, сейчас начали бы?! Подождали, пока она в себя придет!
— Потому что она не придет в себя! Она сейчас без приказа ничего не может сделать — ни есть, ни спать, ни до ветру сходить! Она может умереть в любую секунду, не сказав нам, что с ней что-то не так!
В голосе шефа звучала настоящая боль, почти истерика. На моей памяти он никогда так не говорил.
И подумать только, моя любимая брошка…
Я задохнулась, руки мои рефлекторно сжались на шерсти шефа.
— Анечка! — воскликнул он, взволнованно вставая на задние лапы и кладя передние мне на плечи.
Я разрыдалась.
— Пойду принесу чаю, — сказала Антонина. Голос ее дрожал, и даже сквозь слезы я понимала, что ей надо уйти, собраться с чувствами.
Выходит, она тоже знала, что я генмод?! Все знали, кроме меня?!
— А я пойду приготовлю вам ванну, — сказал Прохор. — Хотите, как в детстве, с разноцветной пеной?
В ответ я расплакалась только сильнее, прижимая к себе шефа. А он замурчал, успокаивая меня, как мама кошка успокаивает своих котят.
Прохор и Антонина ушли, оставили нас одних. И это хорошо, мне не хотелось сейчас никого — только шефа. Ох, как он меня защищал всегда. И предал тоже, оказывается. Или не предал? Мысли путались, я никак не могла решить.
Но вот плохим знаком было то, что он позволяет себя обнимать и тискать — неужели со мной правда все было так плохо?
— Анечка, милая моя, родная, — шептал шеф мне сквозь мурчание. — Все будет хорошо, девочка моя! Слышишь? Тебе сейчас так не кажется, но все будет хорошо. Ты прости меня. Я должен был сразу вспомнить, что это одна из вспомогательных лабораторий Резникова! А я, дубина стоеросовая, адрес запамятовал… И сказать тебе давно нужно было про брошку, чтобы ты никуда без нее не выходила, да я все не решался… Да и о том, что люди-генмоды существуют, знает всего несколько человек! Я думал — может быть, ты и не узнаешь никогда… Зачем тебе знать? Дурак был, конечно, понимал, что может всплыть в самый неудобный момент, но ты бы видела, как тебя мучили в той лаборатории! Я не хотел, чтобы ты вспоминала, ты прости меня…
— Кончайте просить прощения, — пробормотала я сквозь всхлипы. — Все живы. Вы живы. Я… я справлюсь как-нибудь. Я же сильная.
— Конечно, сильная, — шеф лизнул меня в лоб. — Самая сильная.
Глава 18. Горе Галины Георгиевны — 1
Перепалка Василия Васильевича и Прохора отчетливо доносилась до меня из-за стены. Прохор нападал, Василий Васильевич защищался — как всегда.
В иное время мое любопытство было бы затронуто, но не сейчас. Сейчас, пожалуй, я даже на четверых всадников Апокалипсиса посмотрела бы без особого интереса.