Генерал Деникин. Симон Петлюра
Шрифт:
Хотя персонажи фигурировали под вымышленными фамилиями, всем стало попятно, о ком идет речь. Произошел переполох. Гневался губернатор, полковника, ведавшего в штабе учетом запасных, перевели в другой округ, докторша перестала со всеми здороваться. Сам Пижиц педели две не выходил из дома, а его конкурент по бизнесу Финкельштейн, который и подложил ему свинью, разгуливал по городу и совал знакомым номер газеты: «Читали? Так это же про нас с Пижицем написано!»
Два года пролетели незаметно. Скоро исполнится тридцать, думал капитан, а по службе, хоть она и идет своим чередом, особых успехов нет и не предвидится. С горечью наблюдал он, как однокашники по академии продвигались по служебной лестнице, получали новые чипы и очередные воинские звания. Так уж устроена армейская служба, она приносит офицеру удовлетворение,
Причисление к Генштабу
Особенно угнетающе действовали унылые осенние вечера. Тянуло к уединению, раздумьям. В один из таких вечеров 1901 года, взяв перо и лист бумаги, — будь что будет, — он начертал: «Алексею Николаевичу Куропаткину». Так начиналось его письмо военному министру России. В нем были вот такие строки: «А вот с вами мне говорить трудно». С такими словами обратились ко мне Вы, Ваше Превосходительство, когда-то на приеме офицеров выпускного курса Академии. И мне было трудно говорить с Вами. С тех пор прошло два года, страсти улеглись, сердце поуспокоилось, и я могу теперь спокойно рассказать Вам всю правду о том, что было». Далее в письме излагалась известная уже история со списками. В свое время она наделала немало шума, так что Куропаткин ее вряд ли забыл. Во всяком случае, как потом узнал Деникин, министр сразу же направил его письмо в Академию Генштаба, где Сухотина уже не было.
Конференция Академии Генштаба подтвердила справедливость письма. Куропаткин, к чести его, при первом же посещении царя, «выразив сожаление, что поступил несправедливо», попросил разрешения причислить капитана Деникина к Генеральному штабу. Буквально за несколько дней до нового, 1902-го, года от друзей из штаба Варшавского округа поступила телеграмма. В ней было поздравление «причисленному к Генеральному штабу капитану Деникину». Вот уж сюрприз! По правде герой-именинник давно утратил всякие надежды на перемены в судьбе…
Новый год Деникин отметил с исключительным подъемом. А через несколько дней, распрощавшись с бригадой и друзьями, прибыл в Варшаву и представился по месту повой службы. Летом 1902 года получил назначение в Брест-Литовск, в штаб 2-й пехотной дивизии. Однако задержался там недолго, ибо как раз к тому времени подоспела пора командовать ротой, в соответствии с цензом.
Согласно существовавшему порядку, это была обязательная ступенька для любого выпускника Академии Генштаба, без прохождения которой он не мог продвигаться дальше по службе. Рота — важнейшее звено в многообразной армейской цепи, своего рода модель всех более крупных воинских подразделений. Командир ее обязан в совершенстве владеть искусством управления. Самое же главное, начальствуя над ротой, напрямую сталкиваешься с солдатом, изнутри познаешь его службу, особенности его армейского быта. Только пройдя через это, офицер становится подлинным профессионалом.
Осенью 1902 года капитан Деникин возвратился в Варшаву и вступил в командование ротой 183-го Пултусского пехотного полка. К новому назначению отнесся чрезвычайно серьезно. Это реальная была возможность проверить свои командирские способности, проявить себя в новом качестве. С первого дня Антон Иванович окунулся в повседневный быт роты, боевую учебу, близко к сердцу принял нужды солдата, изучая до этого почти неведомый ему пласт армейской жизни с цепкостью прирожденного аналитика. Проблему рассматривал глубоко, всесторонне, интересовался, как обстоит дело не только в полку и округе, по и во всей русской армии, а также за рубежом. Оказалось, в России армия комплектуется в соответствии с социальным составом населения страны: 80 % — из крестьян, 10 % — из рабочих и 10 % — из прочих слоев и классов. Следовательно, в основе своей она крестьянская и, кроме того, русская по национальному признаку, ибо многие другие народности по разным причинам, в армию не призывались. Но и в тех подразделениях, где служили солдаты разных национальностей, почти никаких трений между
Одновременно, как никогда до этого, Деникина поразила скудность, даже убогость быта русского солдата, защитника и спасителя Отечества. Он спал на деревянных нарах, его тюфяк и подушка набивались соломой. Простыни и наволочки не выдавались. Не было и одеяла. Его заменяла шинель. Ее солдат стелил под себя и ею же укрывался, в том числе после дождя, — сырой и грязной. На всех широтах и в любое время года шинель была одинаково тонкой. Как, впрочем, и остальное обмундирование: брюки, гимнастерка. Обувью служили ботинки с длинными обмотками и портянки. Неравнодушные командиры, пекущиеся о своих подопечных, пытались, как могли, улучшить положение солдат. Делал это и Деникин. Средства экономили за счет фуража, других ресурсов. Иной раз, если солдат получал денежный перевод из дома, часть суммы, с его добровольного согласия, забиралась на общие нужды (Деникин, впрочем, был противником подобных акций). На эти деньги приобретались потом одеяла, белье, изношенные шинели перекраивались в куртки.
Питанием солдат тоже не баловали. На день выдавалось три фунта (один фунт равен 409 граммам) хлеба. Меню не отличалось разнообразием. Утром полагался чай с хлебом, в обед борщ или суп, 1/2 фунта мяса или рыбы, в ужин — жидкая каша, приправленная пережаренным салом. Однако солдаты не жаловались: ведь до призыва в армию они, как правило, и такого не имели. И все же командиры всех рангов, в том числе и государь при посещении частей в обеденное время, снимали «пробу» солдатской пищи, следили за соблюдением довольствия.
В целом обстановка в русской армии была гуманнее, чем в армиях многих других стран. С 60-х годов XIX века Александр II исключил рукоприкладство и телесные наказания как метод воспитания войск, продолжавшие сохраняться, например, в армиях Англии, Германии, Австро-Венгрии еще в начале XX века, а кое-где почти до окончания первой мировой войны. В качестве наказания в русской армии существовали арест и содержание на гауптвахте, внеочередные назначения в наряд или на хозяйственные работы, лишение очередных отпусков, понижение в должности. Случались, конечно, и грубость, и ненормативная лексика, и рукоприкладство. Но это рассматривалось как проявление самодурства, осуждалось в офицерской среде. Поэтому, и общем, между солдатами и офицерами царило взаимоуважение. В боевой обстановке, жертвуя собой, они приходили друг другу на выручку. С 1902 года в армии было введено всеобщее обучение грамоте. Ежегодно страна стала получать 200 тысяч прошедших через такие школы. Деникин ценил русского солдата, считал его храбрым, сметливым, чрезвычайно выносливым, крайне неприхотливым и весьма дисциплинированным.
Роте капитана Деникина не приходилось участвовать в подавлении беспорядков. Но ей неоднократно случалось нести караулы в Варшавской крепости, в том числе и в «Десятом павильоне», где содержались наиболее важные и опасные политические преступники, среди которых находился и Иосиф Пилсудский, будущий правитель Польши. (В 1887 году вместе с Александром Ульяновым он участвовал в покушении на Александра III, за что отбыл пятилетнюю ссылку в Сибири, а после занимался террором, подпольной работой; в 1900 году был снова арестован и посажен в указанный павильон).
В год командования ротой Деникин обнаружил серьезные промахи в боевой подготовке войск, в частности, несоответствие устаревшей тактики недавно взятым на вооружение скорострельным пушкам и пулеметам. Несмотря на эту новую технику, обладавшую громадной поражающей способностью, на учениях по-прежнему лихо выводили артиллерию на открытые позиции, а пехота продолжала наступать густыми ротными колоннами шагом, чуть ли не в ногу, в зоне досягаемости огня пушек и пулеметов. Губительность последствий такой тактики в новых условиях видели и многие другие офицеры. Но, по распоряжению, молчали. Не осмелился на публичное выступление и Деникин, хотя и продолжал печататься в журналах. Впрочем, если вспомнить обструкцию, учиненную ему когда-то всесильной бюрократией, то, в общем-то, можно понять, почему он не стал на этот раз испытывать судьбу, бодаться с российской дубиной. Хотя час ее расплаты уже надвигался. Да и возможности ротного командира, право, не следует преувеличивать.