Генерал Деникин. Симон Петлюра
Шрифт:
Существовало неписаное правило: отслужив недолгое время на стороне, все закончившие когда-либо Академию Генштаба, независимо от полученного среднего балла, переводились в состав Генерального штаба. Все, кроме… Деникина! Этот удар окончательно развеял теплившиеся иллюзии. И, несмотря на уговоры остаться на положении прикомандированного при штабе Варшавского округа, Антон Иванович не захотел больше пребывать в тягостной раздвоенности, плавая между двумя берегами: не «пристав» к Генеральному штабу, отбиваться от строевой службы. Весной 1900 года капитан Деникин возвратился в свою 2-ю Артиллерийскую бригаду.
Закончился важнейший этап в жизни Деникина. В годы пребывания в академии завершилось формирование его внутреннего
Невзирая на все испытания, обрушившиеся на Антона Ивановича в Академии Генштаба, в целом он сохранил к своей alma mater добрые чувства и признательность: именно здесь неизмеримо расширился его кругозор, здесь он постигал нелегкое военное искусство, здесь, наконец, стал по-настоящему работать и учиться у жизни — по убеждению Антона Ивановича, главного учителя.
Вместе с тем он нередко повторял в раздумье, возвращаясь мысленно к былому времени: «Каким непроходимым чертополохом поросли пути к правде!» По свидетельству близких людей, молодой капитан очень болезненно переживал незаслуженно нанесенную ему обиду. Больше того, по их наблюдениям, след этого чувства сохранился у него до конца дней. «И обиду с лиц, непосредственно виновных, перенес он — много резче, чем это следовало — на режим, на общий строй до самой высочайшей, возглавляющей его вершины».
Скорее всего, такой вывод о Деникине мог сделать лишь самый ярый монархист. Сам Антон Иванович, по его же собственным словам, отнюдь не был столь прямолинейным поборником абсолютизма. Однако, как уже указывалось, вплоть до Февральской революции Деникин не отрицал монархии как таковой, правда, считал, что она должна носить ограниченный характер, быть конституционной.
Думается, это точнее, справедливее отражает его тогдашние воззрения и настроения, определившие отношение к жизни и к службе. А вот обида в душе, действительно, осталась, он так никогда и не забыл о ней.
Постижение искусства управлять
Капитан Деникин не согнулся под тяжестью обрушившихся на него невзгод. Не сдался и не сломался. Наоборот, закалился. На 28-м году жизни, придя к заключению, что путь в Генштаб для него закрыт, он решил приступить к освоению строевой службы, искусства не просто командовать, а управлять. Тем более, что во 2-й Артиллерийской бригаде за время его отсутствия произошли добрые перемены. Командиром ее стал генерал Завацкий, по характеристике Деникина, отличный строевик и выдающийся воспитатель войск. Повезло капитану и в том, что его непосредственным начальником оказался подполковник Покровский, великолепный мастер орудийной стрельбы, опытный хозяйственник, командир 3-й батареи, в которую он получил назначение на должность старшего офицера и заведующего хозяйством.
Зорким молодым глазом присматривался Деникин к их методам руководства, перенимая все лучшее и усваивая его на всю жизнь. Приняв бригаду, изрядно расстроенную предшествующим самодуром, Завацкий начал с того, что проговорил наедине с поручиком Ивановым, адъютантом, умным и порядочным человеком, около трех часов кряду. А потом, исподволь, приступил к налаживанию дел. Питаясь первое время в столовой офицерского собрания,
В отсутствие того или иного офицера вел занятия сам. А когда тот появлялся, нотаций ему не читал: «Ничего, мне не трудно. Я по утрам свободен». Такой незамысловатый педагогический прием возымел действие: уже недели через две даже самые нерадивые офицеры стали аккуратно по утрам являться на занятия. Повел Завацкий решительную борьбу и с азартными играми. Проведя беседу об их вреде, предупредил, что в противном случае они лишатся аттестации. И постепенно игры прекратились. Требовательный в вопросах службы, он вместе с тем вникал во все мелочи быта. Добился благоустройства лагеря, помещения бригадного собрания, открытия солдатских лавочек, постройки в городе Белу первой гарнизонной бани; искоренил «помещичью психологию», когда командиры смотрели на батареи как на свое имение.
Была сломана традиция наложения ареста на офицеров за незначительные проступки. В основе этого лежал далеко не всеми разделявшийся метод генерала Мевеса, командира XX корпуса, который, в свою очередь, исходя из указа Петра I («Всех офицеров без воинского суда не арестовывать, кроме изменных дел»), усматривал в аресте офицера «высшую обиду личности, обиду званию нашему». В отношении последнего, считал Завацкий, допустим только выговор начальника и воздействие товарищей. «Если же, — говорил он, — эти меры не действуют, то офицер не годен, его нужно удалить». Провинившегося Завацкий приглашал на беседу. В безупречно корректной форме целый час мог доказывать подчиненному, что тот — лентяй, позорит свои погоны. Побывавшие у него вздыхали: «Лучше бы сесть на гауптвахту». В бригаде установилась спокойная и здоровая обстановка.
В батарее капитан Деникин имел успехи в строевой подготовке, считался авторитетом в области тактики и маневрирования, правда, чувствовал некоторое отставание в артиллерийской службе. В вопросах хозяйства не разбирался вовсе, ибо ни в училище, ни в академии этому, в сущности, не учили. Между тем батарейное хозяйство — по охвату и отчетности — было аналогично полковому. Обучая своего помощника, подполковник мало-помалу передавал в его подчинение всю материально-техническую часть подразделения. Эта школа, считал Деникин, помогала ему в последующей службе на всех должностях, позволяла осуществлять контроль за интендантами.
Офицеры не придавали значения «изгнанию» Деникина из Генштаба, относились к нему с уважением, ценили его теоретическую и штабную подготовку. Избрали его в состав бригадного суда чести и председателем Распорядительного комитета бригадного собрания. Не тяготила Антона Ивановича и атмосфера бельского захолустья. Он посещал офицерское собрание, был вхож в две-три интеллигентные семьи, регулярно наносил визиты семье Чиж, баловал быстро подраставшую Ксению.
Антон Деникин снова занялся литературной работой. Очерки из военного быта посылал в знакомый ему «Разведчик», а рассказы и статьи военно-политического содержания публиковал под псевдонимом «И. Ночин» и в «Варшавском дневнике», единственном русском журнале в Польше. Один из рассказов наделал в Белу немало шума. В основе его лежала всем известная история о том, как некий Пижиц, наживавшийся на подрядах военного ведомства и имевший «руку» в штабе Варшавского округа и у губернатора, решил откупить своего сына от солдатской службы и с этой целью сделал денежные «подношения» генералам на призывном пункте. Подкупленный доктор-окулист научил призывника, как вести себя и что отвечать на вопросы при прохождении комиссии по зрению. Вечером, подвыпив в ресторане, доктор, однако, проболтался обо всем своему приятелю, а тот своему… Слух дошел до начальства, и сынок отправился служить за Урал.