Генерал Деникин. Симон Петлюра
Шрифт:
Врангель уехал в Константинополь. Но перед тем он отправил письмо-памфлет Деникину, разошедшееся потом в тысячах экземпляров в Крыму, в армии и за границей. «Вы, — говорилось в нем, — отравленный ядом честолюбия, вкусивший власть и окруженный бесчестными льстецами, уже не думаете о спасении Отечества и цепляетесь за власть, кругом ищите крамолу и мятеж. Армия, воспитанная на произволе, грабежах и пьянстве, ведомая начальниками, примером своим развращающими войска, — такая армия не могла создать Россию! Русское общество стало прозревать… Во мне увидели человека, способного дать то, что жаждали все…» Деникин ответил кратко: «Для подрыва власти и развала Вы делаете, что можете. Когда-то, во время тяжелой болезни, постигшей Вас, Вы говорили Юзефовичу, что Бог карает вас за непомерное честолюбие… Пусть Он и теперь простит Вас за сделанное Вами русскому делу зло».
Верхи метались в панике. Низы вообще вышли из повиновения. Деникин потом вспоминал: «Если и раньше наш тыл представлял из себя в широком масштабе настоящий вертеп, то в начале 1920 г., перед нависшей и ожидаемой
Главнокомандующий нервничал. Но действия его не утратили четкости и логики. Теперь вообще многое держалось только на нем. Как никогда еще ему нужен был хоть самый маленький, но успех на фронте. С ним он связывал все свои последние надежды. И он создал крупный кулак из казачьей кавалерии. Генерал Павлов, возглавивший группу в 12 тыс. сабель, тотчас отправился в рейд вдоль южного берега Маны-ча, чтобы сокрушить с фланга советские 1-ю Конную и 10-ю армии. Ему удалось оттеснить их за Маныч и ринутся на Торговую, но там он натолкнулся на ударную группу М. Д. Великанова из 10 армии, на помощь которой устремились конники Буденного. Завязались ожесточенные бои. Чтобы отвлечь части Красной армии от Павлова. Деникин прямо на Ростов бросил Добровольческий корпус, который, воспользовавшись внезапностью, 21 февраля ворвался в город. У главкома заликовало сердце, а пропаганда уже начала свою кампанию.
Но радость оказалась преждевременной. Натиск группы Павлова захлебнулся. Вытесненная на леденящий ветер в степь, покрытую глубоким снегом, она только замерзшими потеряла около 5 тыс. казаков и свыше 2 тыс. коней. Преследуя Павлова, 1 Конная очистила Средний Егорлык, а группа Великанова — Песчанокопскую. У Горькой Балки советские конники наголову разбили 1 Кубанский корпус, пленив 4,5 тыс. человек.
Тем временем советские войска 8-ой армии, перегруппировавшись, 23 февраля выбросили деникинцев из Ростова за Дон. Деникин в срочном порядке перевел свою Ставку из Тихорецкой в Екатеринодар. 25 февраля в районе Среднего Егорлыка разыгрался встречный бой больших кавалерийских масс. Казачья конница понесла большие потери и не выдержала натиска. Бросив 29 орудий, 120 пулеметов, около тысячи повозок, множество пленных и лошадей, она обратилась в бегство. Через несколько дней, 29 февраля, деникинцы потеряли Ставрополь. Кавказский фронт Красной армии наседал со всех сторон. Партизанская Красная армия Черноморья освободила Туапсе, а Советская зеленая армия во главе с П. Моринцом, возникшая там в конце 1919 — начале 1920 г., обложила с двух сторон Новороссийск, из тюрьмы которого подпольщики сумели увести около 500 обреченных на смерть политических заключенных.
Надежды Деникина рухнули. Поступившие сообщения об активизации подготовлений Польши к нападению на Советскую Республику ничего изменить уже не могли. Он понимал неотвратимость развязки и главную свою задачу видел теперь в том, чтобы продержаться лишний день и перебросить побольше войск в Крым. Там он надеялся отсидеться и оправиться от поражения, чтобы еще раз попытать счастье в схватке с большевиками. Никакой опоры больше не осталось, никто ничем не управлял. Пилюк поднял восстание в двух станицах под Екатеринодаром. Букретов подавил его с предельной жестокостью — многих перевешал и устроил почти поголовную публичную порку плетьми. В Верховном круге, сцепившись, донцы требовали от кубанцев усилить борьбу с большевиками. На этот раз кубанцы пошли на уступки «старшим братьям», согласившись послать карательные отряды для принуждения станичников к выходу на фронт. В результате Донская дивизия немедленно «навела железный порядок» в нескольких станицах. Букретов приступил к подготовке замены южнорусской власти директорией из трех атаманов. Черноморцы, не доверяя кубанским генералам, собирались поставить во главе военного переворота Сидорина или Кельчевского. Разочаровавшись в Букретове, они заговорили о его замене Бычем, Иванисом или Макаренко и объявлении кубанского атамана единственной верховной властью. Казаки в большинстве своем не хотели воевать ни за деникинскую Россию, ни за Кубань, ни против Советов и охотно прислушивались к речам: «Большевики теперь уже совсем не те, что были. Они оставят нам казачий уклад и не тронут нашего добра».
На фронте сражались только более или менее сохранившие стойкость донские казаки, отступившие на юг, наученные горьким опытом расказачивания и боявшиеся нового возмездия, да еле сохранившиеся офицерские части поредевшего Добровольческого корпуса. Первые рвались в бой, не утратив еще надежды на возвращение в родные станицы, до которых было рукой подать, вторые — ослепленные классовой ненавистью к повергшим их большевикам. Деникинский фронт еще как-то держался, но не столько благодаря стойкости его войск, сколько из-за малочисленности наступавших советских. По признанию
Батальоны Красной армии Черноморья, перевалив через горы, вышли на Кубань по линии Абадзехская — Курджинская — Ширванская — Апшеронская — Хадыженская — Кабардинская — Линейная — Горячий Ключ.
Чтобы выиграть время для организации переправ через Кубань, Деникин приказал войскам прикрыть Екатеринодарское и Туапсинское направления, а правому крылу Донской армии перейти в наступление. Но донские корпуса не выполнили поставленной перед ними задачи. И к 18 марта в двух переходах от Екатеринодара сбились в кучу Добровольческий корпус, Донская и частично Кубанская армии. Ставка покинула Екатеринодар и перебралась в Новороссийск, поближе к пароходам. Главнокомандующий в тот день заверил подчиненных, что линия рек Кубань — Лаба, в крайности Белая, явятся последним оплотом, за которым легко можно и необходимо оказать упорное сопротивление и изменить ход операции в свою пользу. Но деморализованные войска, разлагаясь каждодневно, уже не были способны на это. Теперь болезнь перекинулась и на офицерский состав. Деникин перестал доверять казачьей массе, а последняя ему. Тяжелые удары судьбы вызвали глубокую подавленность. Озлобленность и отчаяние толкали на поиск виновников. Донцы низвергли неказака Павлова с поста командира конной группы и поставила на него своего — генерала Секретева. И хотя это самоуправство являлось грозным симптомом развала на верхах военной иерархии, Сидорин уже ничего не мог с этим поделать.
Более или менее продолжал держаться лишь Добровольческий корпус. Но именно потому от него отшатнулись казаки. Между ними и добровольцами стремительно нарастали отчуждение и рознь. В смятении Сидорин предложил покинуть Кубань, оголить тылы и двинуться на север. Деникин отверг это предложение, резонно квалифицировав его как заведомую авантюру. Но сам он сохранял видимость веры в возможность перелома, связывая его с изменением в настроениях казаков и пытаясь вселить эти свои надежды и во всех окружающих. При этом даже перед союзниками приходилось кривить душой. На их просьбу высказаться о перспективах, он дал ответ в следующий: «Оборонительный рубеж — Кубань. Подымится казачество — наступление на север. Нет — эвакуация в Крым». Сам же он прекрасно сознавал, что всякие его планы давно разбиваются о неуправляемую стихию, что психология армейской массы, превращавшейся в толпу, переросла в фактор, всецело довлеющий над людьми и событиями.
В обстановке развернувшихся боев под Екатеринодаром Верховный Казачий круг аннулировал соглашение с Деникиным об организации южнорусской власти, вывел казачьи войска Дона, Кубани и Терека из оперативного ему подчинения, постановил приступить к организации обороны казачьих областей и создать общеказачью власть. После этого Круг прекратил свое существование. Кубанская часть его депутатов взяла курс на Сочи и далее в Грузию к своим союзникам; донские и часть терских отправились в Новороссийск, в чем сразу же раскаялись, и, объявив решения Круга недействительными, эвакуировались в Крым. От командира Добровольческого корпуса Кутепова поступила телеграмма, сообщавшая, что на длительность сопротивления казачьих частей рассчитывать нельзя. Генерал предлагал приступить к немедленной эвакуации своих подчиненных, чтобы сохранить кадры до того времени, когда снова понадобятся надежные люди.
Под воздействием этого решения Деникин решил бесповоротно оставить свой пост — после того, как устроит свою армию в Крыму, на что и дал согласие Кутепову. Войска уже утратили всякую боеспособность. 17 марта они сдали Екатеринодар, 21 марта — Майкоп, 23 марта — Анапу, 25 марта — Дербент, оставили естественные рубежи вдоль рек Белой, Курги, Кубани и в беспорядке отступали на Новороссийск, Туапсе, Баку и в Крым. Стало окончательно ясно, что катастрофа неизбежна и неотвратима. Обезумевшее офицерство усмотрело виновника в деникинском начальнике штаба генерале Романовском и составило заговор с целью его убийства. По просьбе Деникина главнокомандующий войсками Антанты на Востоке генерал Мильп прислал в Новороссийск свою эскадру и весь наличный транспортный флот. Сидорин потребовал корабли для донцов. Деникин предложил ему три варианта: продержаться на подступах к Новороссийску еще два дня или вести свои войска в Туапсе, где их транспорт и заберет, или положиться на волю судьбы. Сидорин предпочел третий.