Генерал Деникин. Симон Петлюра

Козлов Александр Иванович

«Спасители Отечества» оказались бездарными политиками и хозяйственниками. Богатейшие районы страны, были доведены нищеты, до казнокрадами, стяжателями и лихоимцами. Бездействовали транспорт, заводы, шахты, нефтепромыслы. В домах цепенели от холода. Прекратилось снабжение фронта. Армия встала на путь «самоснабжения». Стонали от произвола села, станицы, хутора и аулы. Железнодорожники писали Деникину: «Для нас нет другого выхода, Как распродажа своего последнего скарба, а дальше, быть может, голодная смерть для одних или путь… преступления для других». Генералы, отчаявшись, свирепели. Май-Маевский в минуты прозрения, придя в себя от пьяного угара, телеграфировал о царящих злоупотреблениях как главной причине разразившейся катастрофы. Другие заявляли об этом постоянно. Деникин отвечал лаконично: «Вешайте беспощадно!»

Главнокомандующего охватило смятение. В середине декабря он призвал к себе посоветоваться членов Особого совещания Н. Ч. Астрова и Н. В. Савича. Присутствовавший на беседе

Соколов рекомендовал «опереться на консервативные круги при условии признания ими факта земельной революции». Но в их глазах даже «узаконенный третий сноп» с урожая считался немыслимой «уступкой домогательствам черни». Сам Деникин стоял за либеральное управление, считая, что Особое совещание страдало от засилия левых и кадетов. Однако и «либералов», как понимал их он, в его окружении не было. Повернуть руль резко вправо он тоже боялся, поскольку это выглядело бы вызовом казачьим областям.

19 декабря Деникин приказал эвакуировать центральные управления из Таганрога и Ростова. Образовалась пробка. Чтобы пробить ее, сенаторы «сунули» взятку в 100 тыс. рублей. Но на Кубани не нашлось места деникинским учреждениям. Там разместилось только военное ведомство. Остальные пришлось отправить в Новороссийск и в Крым. Ставка и правительство разделились. В связи с этим начальники управлений и председатель Особого совещания получили более широкие права.

Деникин адресовал им «Наказ», определявший содержание политического курса в создавшихся условиях. Как и прежде, в нем провозглашались «единая, неделимая великая Россия», борьба с большевизмом до конца, военная диктатура. Предлагалось беспощадно карать противодействие политических партий справа и слева. Указывалось, что «вопрос о форме правления — дело будущего», вместе с тем провозглашалось крайне нежелательным скорейшее соединение с казачеством путем создания южно-русской власти, но без растрачивания общегосударственных начал. Подчеркивался «русский» характер внешней политики, необходимость союза только с Антантой, но без уступки ей за помощь хотя бы пяди земли. «Наказ» требовал мобилизовать все силы на укрепление армии, на борьбу и достижение победы, не рассчитывать при этом только на помощь извне, усилить собственное производство, из состоятельного населения «извлечь обмундирование и снаряжение», а также деньги для армии, но карать «бесплатные реквизиции» и хищения «военной добычи». В области внутренней политики декларировались забота о всем населении, продолжение аграрного и рабочего закона «в духе моей декларации», устранение «классовых привилегий». Ценою смертной казни, введения всевозможных кар вплоть до отрешения не только от должности, но и от имущественных прав, Деникин требовал покончить с бунтами, грабежами, взяточничеством, дезертирством, с насилием и самоуправством местных органов, со сведением счетов с населением. «Оздоровить фронтовой и войсковой тыл работой особо назначенных генералов с большими полномочиями, составом полевого суда и применением крайних репрессий». Они должны были поднять курс рубля, улучшить работу транспорта и совершенствовать производство, ввести «налоговый пресс главным образом для состоятельных», милитаризировать водное сообщение. Пропаганде предлагалось популяризировать идеи власти и разоблачать сущность большевизма. В отношении прессы подчеркивалось: «сопутствующей — помогать, несогласную — терпеть, разрушающую — уничтожать».

Но это были не более чем запоздалые меры. Развязка надвигалась со всей неотвратимостью. К Новому году Красная армия очистила Донбасс, Миллерово, Тарасовку, Глубокую и Каменскую, рассекла на две части Донскую армию, главную надежду Деникина, и нацелилась на Таганрог и Лихую. Партизаны Северного Кавказа парализовали базы в глубоком тылу. Советская зеленая армия Черноморья во главе с П. Моринцом блокировала Новороссийск, заперла там 4 200 вагонов, из них 230 — со снарядами. Деникинский фронт остался без патронов, снарядов и снаряжения. Советское командование вступило в военно-деловые контакты с Петлюрой против Деникина.

Деникинщина билась в сетях как пойманная птица. Буря всеобщего кризиса наконец закружила и ее святую святых — державшееся дольше всех Особое совещание. 29 декабря Астров, Бернацкий, Степанов, Челищев, Юрченко, Федоров, ее левый сектор, по квалификации Деникина, разразились злой филиппикой. Обличая свершенные правительством многообразные ошибки, поданная ими Верховному главнокомандующему записка указывала на главнейшие из них: «…допущение развития дурных нравов в армии и безнаказанность высших попустителей… отсутствие организованного, сильного аппарата центральной власти, объединенного в своем составе единым пониманием задач, стоящих перед властью, единством методов действий и полная изолированность от жизни и населения того органа, который являет собой весьма несовершенный суррогат власти». Составители записки требовали «немедленных решительных и ярких действий». В качестве таковых они предлагали роспуск правительства и реконструкцию всей центральной власти, создания вместо разросшегося и громоздкого Особого совещания правительства всего из семи лиц, включая троих от казачьих войск, с главой из числа наиболее близких к Деникину по духу и воззрениям.

Одновременно правительство должно функционировать как Совет при главнокомандующем.

Но не успел еще Деникин как следует ознакомиться с этой запиской, как на его стол в тот же день лег доклад встревоженного председателя Особого совещания генерала Лукомского. В дни неудач, говорилось в нем, все ищут виновника: одни его видят в лице Ставки, другие — в «правизне». Отводя от них удар, составители доклада указывали, что причина катастрофы заключается вовсе не в политике, а в неустройстве тыла, ограбленного войсками, государственной стражей и контрразведкой. Перемена политического курса, подчеркивалось в докладе, породит еще более тяжелое положение. Лукомский выступил против реорганизации Особого совещания, прежде всего потому, что не верил в возможность «сговориться с казаками», которые считали, что пришла пора рассчитаться за все причиненные им ранее обиды. Харламов, в частности, говорил ему: «Когда Добровольческая армия занимала Орел, то с нами не церемонились и говорили очень твердым языком; теперь пора и нам заговорить другим языком».

Главнокомандующий выбрал среднюю линию. Он реорганизовал Особое совещание, но лишь внешне. Главой переехавшего в Новороссийск правительства остался Лукомский. Эти приказы, признавался впоследствии Деникин, означали невозможность опереться на либералов, нежелание передать власть всецело в руки правых, политический тупик и личную драму правителя, в широком плане — кризис российского либерализма.

Корабль белогвардейской государственности, получая одну пробоину за другой, накренился до смертельно опасного уровня. А удары Красной армии все продолжали нарастать. 2 января 1920 г. она взяла важнейшую железнодорожную станцию Лихую, 3 — Царицын, 6 — Таганрог, 7 — Новочеркасск. Тогда же вспыхнуло вооруженное восстание в осажденном Ростове, который был взят к исходу 10 января. За 2,5 месяца непрерывного отступления деникинцы откатились более чем на 740 км — от Орла и Среднего Поволжья до берегов Каспийского и Азовского морей: советские войска рассекли их армию на три части. Одна из них взяла курс на Крым, другая — на Одессу, третья — на Северный Кавказ. Южному фронту Красной армии 40 тысяч деникинцев сдались в плен; ей достались 750 орудий, 1 130 пулеметов, 23 бронепоезда, И танков, 400 паровозов, 1 220 вагонов и много другой техники и имущества.

Теперь даже самым рьяным фанатикам становилось ясно, что в «королевстве не все спокойно». Поклонение кумиру сменялось ненавистью к нему. Тучи отравленных стрел понеслись в сторону Деникина и его ближайшего окружения. Среди офицеров открыто велись совсем небывалые до того разговоры. «Во имя чего и кого воевать? Чтобы Шкуро в 30 лет дослужился до чина фельдмаршала? Чтобы Деникин прославился как Александр Македонский? Для блага спекулянтов? Казачьи политики кричат о защите древних казачьих вольностей, а кому они нужны, эти допотопные вольности? Казакам нужно лишь закрепить за собой свои земельные наделы. Так ведь они двадцать раз могли бы сами договориться с большевиками, не вмешайся в станичную потасовку разные Бычи и всякая прочая отрыжка керенщины. Этим нужна была казачья государственность, чтобы тешить свое самолюбие». Напоминания об ужасах советского режима белогвардейский офицер парировал: «Этих критиков, подлинно, хоть отбавляй! А знают ли, хотят ли здесь знать Совдепию? Кто из здешних мудрецов занялся всерьез изучением советского законодательства? Анекдотики преподносят на целый год господа журналисты… Как знать, а вдруг у нас не только не лучше, а хуже, чем у них?»

Белый стаи охватили сомнения, колебания, тяжелое прозрение. Гражданская война воспринималась уже как братоубийственная и начала вызывать отвращение.

Агония

Верхи негодовали, но не видели радикальных средств спасения, а низы исчерпали все ресурсы долготерпения. Кризис и фронта, и тыла стал всеохватывающим. Обуреваемый честолюбием, Врангель повел атаку на главнокомандующего с целью его свержения. Своим первым союзником он избрал Шкуро, стремясь использовать в своих целях его авантюризм. Склоняя к путчу, барон заверял его в начале января, что в Деникине изверились общественность и армия, осталось лишь заставить его сдать дела другому лицу. По словам Врангеля, выходило, что этого жаждут почти все казачьи атаманы, правительства, многие видные члены кругов и Рады, и Ставки. Дело будто остается лишь за поддержкой его, Шкуро, и терского атамана генерала Вдовенко.

Однако тароватый авантюрист на этот раз проявил осторожность и решил прежде, чем соглашаться, предварительно переговорить с Вдовенко. Тот же расценил сообщение Шкуро как провокацию, заявив, что «подобная генеральская революция преступна и нас всех погубит». Терский атаман тотчас информировал об этом через нарочного Деникина и Богаевского. Врангель и генерал Шатилов, писал он, предлагают реорганизовать государственную власть, которая мыслится ими как казачья во главе с Врангелем, по их словам, признаваемого уже вождем Дона и Кубани. А в это время Тверской, бывший помощник Врангеля, провел в Кисловодске совещание общественных деятелей, агитируя их поддержать антиденикинскую акцию. Вопреки ожиданиям, такой готовности у них он не обнаружил. Не поддержали Врангеля и на Кубани.