Генерал Деникин. Симон Петлюра

Козлов Александр Иванович

Повинную голову меч не сечет. Деникин, проявляя прямо-таки царское великодушие, через Покровского передал Раде телеграмму: «Твердо верю, что кубанское казачество осудило искренно обманувших доверие выборных людей, ведущих край к гибели. Не желая проливать лишней крови, приказываю помиловать арестованных членов Рады и заменить угрожавшее им по суду наказание высылкой за пределы России». 24 ноября он обратился с просьбой через печать в приказной форме к командармам, казачьим правительствам, атаманам, кругам и Раде помочь ему «суровыми и беспощадными мерами расчистить тыл». Сторонник кубанских федералистов на Дону П. М. Агеев подал в отставку с поста заместителя председателя Круга.

Наконец-таки, Деникин навел «порядок» в неспокойных верхних казачьих

кругах, путавших ему карты. Теперь, несмотря на катастрофически осложнявшуюся обстановку на фронте, он счел возможным предать гласности через печать предначертания в области гражданского управления и самоуправления, рабочего и аграрного законодательства, намереваясь с их помощью консолидировать все правые силы. Подконтрольная им территория подразделялась в административном отношении на четыре области: Харьковскую, Киевскую, Новороссийскую и Северокавказскую. Главноначальствующий, губернатор и начальник уезда получили право надзора за деятельностью всех правительственных и местных самоуправлений. Каждый из них, соответственно рангу, имел армейские части и государственную стражу. Деникин представлял эту систему как временную. Революционная демократия рассматривала ее как полицейский произвол и реставрацию царских порядков. Впоследствии Деникин признавал: жизнь перевернула все наши умозаключения, ибо гражданское управление не внесло законности и порядка, носило выраженные признаки реставрации и вызывало большое разочарование у населения.

Проблемы пролетариата решались Особым совещанием и буржуазией без его представителей. Попытки их привлечения были решительно пресечены сразу же после внесения ими резолюции, потребовавшей всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права для рабочего класса и режима демократической республики. Правители немедленно усмотрели в этом «руку Москвы». Деникин подписал законопроект, ограничивающий права рабочих.

Деникин и не смог, опираясь на реакционные силы, разрешить земельный вопрос, т. е. отрегулировать отношения с многомиллионным крестьянством, составлявшим основную массу населения Юга России. В «Очерках русской смуты» он указывал, что проведению в жизнь радикальной аграрной реформы не способствовало прежде всего соотношение сил. He было у него для этого также ни идеологов, ни исполнителей. Ему оставалось лишь придерживаться линии «непредрешения», откладывающей решение вопроса до Народного собрания по окончании гражданской войны.

В Добровольческой армии царило полнейшее беззаконие. За войсками следовали владельцы имений, которые с помощью армейских команд немедленно восстанавливали свои имущественные права, сводили личные счеты, мстили. В середине ноября Деникин приказал опубликовать одобренное им земельное положение. При всем стремлении к оттачиванию юридических формулировок и сглаживанию острых углов, законопроект носил выраженный пропомещичий характер. Добровольные земельные сделки разрешались только в течение двух лет, после чего они подлежали принудительному отчуждению. Частным владельцам сохранялись усадьбы, леса, открытые недра и земля размером от 150 до 400 десяти. Отчужденные земли разрешалось продавать преимущественно местным земледельцам по норме от 9 до 45 десяти.

Однако обнародованный законопроект не только никого не удовлетворил, но и вызвал категорическое неприятие. Правые расценили его пункты как «огульное уничтожение помещичьего землевладения». Н. Н. Чебышев, бывший член Особого совещания, предрекал: «В придачу к Махно мы получили Дубровских». Умеренные социалисты квалифицировали этот документ как «стремление сохранить помещичье землевладение». Только официальные осведомители, угодничая, упорно сообщали: «Мужик хочет «хозяина» и «синюю бумажку» — нотариальный акт на купленную землю».

Однако на самом деле крестьяне, почитав законопроект, пришли к резонному заключению: Деникин их обманет и ничего им не даст. И без того не бог весть какие, по тем не менее существовавшие у них иллюзии рухнули теперь одним разом. Тот самый мужик в солдатской шинели, который будто мечтал о крепостнике,

прихватив ружье и немудреный свой скарб, немедленно ударился в бега. Масштабы дезертирства приняли такой огромный размах, что Добровольческая армия, состоявшая в основном из крестьян, начала таять как весенний снег под лучами горячего солнца. Болезнь перекинулась даже на казаков, в том числе и на Донскую армию, слывшую наиболее устойчивой. Казаки вообще не любили воевать зимой, тем более при таких гнетущих обстоятельствах. Из формировавшегося в тылу Мамонтовского корпуса они разъехались по домам, чтобы отвезти добытые в августовско-сентябрском рейде «зипуны», но возвращаться не хотели. В борьбе с дезертирством доходили до курьезов. В Новочеркасске всем тыловикам было приказано нашить на рукава белые углы. Всех остальных задерживали как фронтовиков. Другим приказом всех жителей обязывали запастись припасами и не выходить на улицу три дня — с 22 по 24 ноября. В это время чины комендатуры и стражи обходили дома и вылавливали приезжих с фронта. Результаты были нулевыми. Но зато это вызвало много смеха, а торговцы ловко воспользовавшись ситуацией, повысили цены на 50 процентов.

Деникин и его ведомство старались приукрасить положение и представить его лишь как результат большевистской пропаганды или неустойчивых элементов в собственном лагере. Генерал А. П. Богаевский 12 декабря, когда кругом все уже рушилось, издал бодрящий приказ: «Я буду предавать суду всех, кто сеет лживые слухи о положении на фронте, об угрозе безопасности населению… Распространяют эти слухи большевистские агитаторы, все те, кто верит не официальным сводкам, а разного рода «очевидцам», по большей части дезертирам и трусам, и, к стыду нашему, среди распространителей этих слухов бывают офицеры и генералы».

Удары Красной Армии обнажали пороки деникинской системы, катализировали разрушающее их действие изнутри. Самым наглядным выражением этого стала деморализация армии, вылившаяся в стремительную катастрофу. По данным Деникина, за каких-то 1,5–2 месяца по этой причине она сократилась со 150 до 81 тысячи. Численность Добровольческой армии упала до 10 тыс. человек. Деникин наметил переформировать ее в корпус. Кавказская армия просто развалилась. В ней осталось всего около 8 тысяч. Еще хуже обстояло дело с выходцами из Терской области. В частях казаков насчитывалось лишь 3,5 тыс. человек, а горцев — менее 1 тыс.

Врангель признавал дальнейшее сопротивление в Донбассе невозможным, предложил свернуть Добровольческую армию в корпус и отступить на линию Новочеркасск — Таганрог, начав подготовку армии с помощью союзников к переправе в иностранные пределы. Он отказался от командования Добровольческой армией, чтобы сформировать на Кубани, Тереке и Дону конную армию. Деникин согласился с этим и назначил командиром Отдельного Добровольческого корпуса генерала Кутепова. Врангель, жестко критикуя стратегию и политику Ставки, предложил казачьим генералам Сидорину и Покровскому встретиться для подготовки свержения главнокомандующего. Деникин, получив информацию об этом, запретил встречу командующих.

Положение на Юге России чрезвычайно взволновало Антанту. С контрольными целями туда прибыл английский генерал Бриггс. На обеде, данном донским атаманом в его честь, он откровенно нарисовал поразившую его безрадостную картину и высказал свое отношение к сложившейся ситуации. «…Я, — говорил Бриггс, — весьма огорчен ухудшением вашего экономического положения. Ничем не оправдываемое поднятие цен принимает вид народного бедствия и совершенно непонятно Европе, ибо Европа знает, что Юг России… обладает неисчерпаемыми богатствами. Большая ответственность за последствия такого положения лежит на власти, которая должна принимать меры борьбы со спекуляцией. Если при таких условиях без разумных мер власти падает промышленность, то на это надо смотреть, как на положение, которое знаменует собой приближение полной катастрофы… которая может стать непоправимой. Теперь же необходимы меры, которые должны поднять промышленность. Первая, ближайшая мера — это управление вывозом сырья».