Генерал Симоняк
Шрифт:
– Спасибо, сынки. Выздоравливайте, и в дивизию обратно. Ждем вас, - сказал комдив и, помахав рукой, свернул с дороги в перелесок.
В штабе, несмотря на поздний час, всё кипело. Беспрерывно трещали телефоны, стрекотала печатная машинка. Озабоченный начальник штаба подполковник Трусов поторапливал майора Захарова, готовившего донесение в штаб армии.
– Что вы тут насочиняли?
– полюбопытствовал Симоняк, искоса заглянув в бумажный лист.
Захаров стал негромко читать... 136-я дивизия, прорвав оборону
В донесении указывалось количество захваченных пленных и трофеев.
– Что ж, Николай Павлович, такое донесение, пожалуй, не совестно подписывать, - заметил Трусов.
– Не совестно, - сдержанно проговорил Симоняк.
– Фланги меня тревожат, надо их лучше прикрыть.
Трусов предложил выдвинуть на фланги пулеметный батальон капитана Ивана Кубатко.
– Давай, - согласился Симоняк.
– Одну роту - на левый фланг, а две - к Федорову. Туда немцы скорее могут резервы подбросить. Пожалуй, на правый фланг и дивизион ПТО направим.
Дощатая дверь с шумом распахнулась. В комнату ввалился Говгаленко, в перепачканном белом халате, надетом поверх полушубка, в завернутых у колен бурках. Он сразу заговорил радостно и возбужденно, мешая русские слова с украинскими:
– Гарно воюют. Что ни чоловик, то - герой. Дерутся так, что от фрицев клочья летят.
– Подожди, Иван Ерофеевич, - остановил его Симоняк.
– Расскажи толком.
Но Говгаленко никак не мог говорить спокойно. Впервые за годы войны он стал свидетелем такого боевого успеха, такого наступательного порыва.
– Помнишь, Николай Павлович, нашего ханковского портного Ивана Лапшина? Кто бы мог подумать, что у этого тихони такая хватка! Ворвался в немецкую траншею и давай из землянок фашистов выковыривать. Кинет гранату - то в дверь, то в окно, то в печную трубу и стремглав за ней влетает. Полоснет из автомата, и гитлеровцам крышка. С сержантом Семеном Барашкиным они в Пильне-Мельнице атаковали дом, в котором сидели немцы. Трех офицеров убили, а семерых солдат взяли в плен.
– К награде обоих представить, - сказал Симоняк.
– Да не только их нужно наградить, Николай Павлович. Вот Андрей Бойко, сынок председателя Киевского горсовета. Ранило ротного Тарадейко. Старшина Бойко повел людей вперед. Хорошо рота дерется. Бойко молодецки управляет взводами. Сегодня его в партию приняли. Воюет как настоящий большевик.
– Вот тебе и портной... Вот тебе и старшина, - произнес негромко, словно про себя, Симоняк.
– Люди порой и сами не догадываются, какие таланты в них заложены.
– Не могу не рассказать еще об одном человеке, об Андрее Салтане, - сказал Говгаленко.
– В госпиталь его отправили?
– Да нет же, воюет.
–
– Что ранен, это точно. Но батальон не оставил.
...Капитан Салтан наблюдал, как бойцы батальона форсируют Неву. Бросок они сделали стремительный и начали взбираться на противоположный берег. Некоторые ловко карабкались, но многие скатывались почему-то вниз. Капитана ужаснула мысль, что бойцы остановятся, залягут на льду.
Пойду сам, - крикнул он командиру дивизиона капитану Михаилу Лагуте и спрыгнул на торосистый лед.
Он обогнал солдат-связистов, автоматчиков резервной роты, у раненого бойца схватил на ходу ручной пулемет... Метрах в ста от левого берега осколок снаряда свалил комбата с ног. Из раны на лице брызнула кровь. Подбежал ординарец, хотел сделать перевязку.
Не время, - оттолкнул его Салтан, поднимаясь на ноги.
С пулеметом в руках он выскочил на берег вслед за цепями своих рот.
В траншее ординарец перевязал капитана. Салтан остался в строю.
С опушки рощи Фиалка открыла огонь неприятельская батарея. Она прямой наводкой стреляла по наступающим.
Салтан вызвал Лагуту, попросил огонька.
Корректировать буду сам.
Через несколько минут дивизион, обрушив меткие залпы на вражескую батарею, открыл дорогу батальону.
Радист соединил Салтана с командиром полка. Шерстнев удивился, услышав голос капитана:
Ты откуда? Мне передавали, что ранен.
Было такое дело, да ноги держат.
Вечером на полковом медицинском пункте Салтану перевязали рану и хотели отправить в госпиталь. Капитан наотрез отказался, он вернулся в батальон.
Симоняк слушал внимательно, не перебивая. Большинство людей, которых называл Говгаленко, он знал по прошлым боям, встречал на учениях.
– Немцев с места стронули, - заметил комдив.
– Представляю, что у них там творится. В эфире только и слышишь их визг и гвалт. Сейчас они собирают все силы, чтобы нас остановить и отбросить назад, за Неву. Понимают это в полках?
– Дух у народа боевой, только во вкус вошли.
– Так вот: ночью всё приведем в порядок, подтянем тылы, а с утра снова ударим.
Почти вся ночь прошла в бесконечных хлопотах. Просматривая показания пленных, комдив подчеркнул красным карандашом слова одного из них: Я никогда не переживал чего-либо подобного. Всё смешала русская артиллерия. Разгромлен штаб нашего 401-го пехотного полка, ранены командир полка и его адъютант. Клейменц, значит, отвоевал, усмехнулся Симоняк. Хорошо бы добраться и до генерала Зандера.
Комдив долго разговаривал с командирами полков, подразнил в своей обычной манере Кожевникова: Отстаешь, Яша, никак с Шерстневым и Федоровым сравняться не можешь... Строго наказывал: не лезть в лоб, маневрировать, вовсю использовать огонь артиллерии и приданные танки.