Генерал Симоняк

Стрешинский М. П.

– Подумаю, Павел Сергеевич, чем тебе помочь. Вот освобожусь и подумаю.

Когда Симоняк отошел от рации, Ворошилов спросил его:

– Не боитесь, что немцы засекут вашу радиостанцию?

– Могут. Но рация позволила мне всё время держать связь с полками и не терять управление боем.

– Это очень хорошо, - похвалил маршал, а Говоров заметил:

– В ближнем бою запеленговать рацию средней мощности не так легко.

– Еще на Ханко мы убедились в надежности радиосвязи. Наши командиры, начиная с ротных, набили себе в этом руку, - сказал Симоняк.

–

Вы кому это обещали подумать?
– спросил командующий.

Симоняк кратко рассказал о сообщении командира полка.

– Как он воюет?

– Хорошо.

– Гм-м, - неопределенно произнес Говоров. Что означало это гм-м, Симоняк не понял, но он был доволен действиями Федорова, который в бою словно бы воспрянул духом.

– Думайте, товарищ Симоняк, думайте, - сказал Говоров, надевая папаху. Мы тоже подумаем.

Проводив гостей, комдив прикидывал, чем бы помочь правофланговому полку, чтобы ускорить развитие событий. Вскоре позвонил Духанов и сообщил, что дивизии придается один стрелковый батальон.

– Говоров распорядился. К тебе скоро явится Дуров.

Комбат произвел на Симоняка хорошее впечатление. Ладно скроенный, он держался с достоинством, разговаривал спокойно.

Трусов, который находился в это время на наблюдательном пункте, поинтересовался, не сродни ли Дуров известному дрессировщику.

– Нет, - улыбнулся тот.
– Наша семейная профессия иная. И дед и батька золотоискатели. Я тоже этим сызмальства занимался. На Колыме работал. Люблю тайгу.

Симоняк в общих чертах обрисовал обстановку и добавил:

– На месте договоритесь с командиром полка Федоровым. Батальону быть у него в двадцать три ноль-ноль.

Симоняк решил не атаковать рабочий поселок No 5 в лоб, а обойти его с севера и юга, перерезать в двух местах железку.

– С федоровским полком пойдет один твой батальон, - предложил Симоняк комбригу Хрустицкому, который за последние дни стал своим человеком в дивизии.
– А с шерстневским - другой.

Так они договорились, так и стали действовать. Однако бои 17 января развивались не по заранее намеченному плану. Никак не удавалось пробить ставший совсем узеньким коридор, шириной не более километра. К ленинградцам отчетливо долетало отрывистое резкое татаканье пулеметов с его восточной стороны, куда подошли бойцы Волховского фронта.

Близко, совсем близко... Но немцы сопротивлялись отчаянно. Батальон Собакина, огибавший поселок No 5 с севера, вынужден был залечь на опушке рощи.

Не произошло существенных перемен и у Федорова. Комдив отправился к нему сам.

Вечерело. Сумерки окутывали мглистой полутьмой редкий лес. Офицер связи худенький лейтенант в сдвинутой на затылок ушанке - хорошо знал дорогу. Кобуру пистолета, как заметил командир дивизии, он предусмотрительно расстегнул, на ходу поглядывал по сторонам. Всякое тут могло случиться, глядишь, и вражеские автоматчики вынырнут из леса.

Лейтенант с облегчением вздохнул, когда наконец благополучно привел Симоняка в штаб полка. Блиндаж, узкий, продолговатый, ярко освещали стеариновые свечи.

– Богато живете, -

усмехнулся Симоняк.
– Настоящую иллюминацию устроили.

– Трофеи, - пояснил начштаба Поляков.
– Не один ящик свечей наберется. И с вами можем поделиться, товарищ генерал.

Симоняк точно не слышал Полякова.

– И теплынь... Вино, конечно, трофейное имеется. Теперь только завести кровати с перинами, совсем будет, райское житье.

Федоров почувствовал в словах комдива укор. Будь на его месте Шерстнев, тот бы сразу вспыхнул. Но Павел Сергеевич понимал недовольство Симоняка: полк и подкрепление получил, а всё еще не выполнил задачу, не разбил последний барьер на пути к волховчанам.

– Далеко отсюда комбаты?
– спросил комдив.

– Рядом.

– Пригласите.

Пока вызывали комбатов, Симоняк опустился на скамью, усадив рядом Федорова. За все дни боев впервые выдалась возможность так вот, глядя друг на друга, поговорить о том, что волновало обоих. Симоняк расспрашивал о людях, их самочувствии, настроении. Очень трудные испытания выпали на долю бойцов и командиров. Свирепствовали и вражеский огонь, и январские морозы, люди постоянно находились на ветру, в снегу, не могли даже обогреться у костра. Дремали в минуты затишья прямо в лесу, в земляных норах и воронках.

– Знаете, Николай Павлович, - говорил Федоров.
– Смотришь на людей и просто диву даешься: до чего же крепок народ. Ни жалоб, ни хныканья. Одно на уме - прорвать блокаду, разбить врага.

Федоров вспомнил случай, который произошел в батальоне Душко. Небольшая группа бойцов проникла под утро в тыл немцев. Похозяйничала там вовсю. Встретили отделение немцев - перебили. Заметили телефонные провода перерезали, а они связывали огневые позиции батареи с наблюдательным пунктом. Потом и на батарею нагрянули, захватили четыре пушки и несколько штабелей снарядов.

– Ладно у них вышло, - отозвался Симоняк.
– Кто там был?

– Младший сержант Пирогов, замполитрука Иван Бурмистров, солдат Егоров.

– Мелкой группе в лесу - раздолье... В блиндаж, отряхиваясь от снега, вошли комбаты Ефименко и Дуров.

– Здравия желаю, товарищ генерал, - молодцевато козырнул Ефименко.

– Здорово, Харитон. Что это ты бородищу отрастил?

– Немцев пугать.

– Только они тебя что-то не очень боятся.

Появился и комбат Душко. Он заметно осунулся, остро выступали скулы, жестко горели глаза. Следом за ним вошел полковой инженер Фотькин.

Симоняк встал и, прохаживаясь по блиндажу, сказал, что на завтра, 18 января, назначено общее наступление всей армии. Командир полка об этом уже знает. А комбаты? Тоже знают? Хорошо. Пусть тогда доложат свои решения.

– Имейте в виду, - добавил он, выслушав короткие доклады, - никаких отсрочек больше не будет. Завтра полк должен соединиться с волховчанами. Понятно?

– Всё ясно, товарищ генерал, - ответил за всех командир полка.

– А ты, Харитон, - усмехнулся Симоняк, - обязательно бороду скоси. Таким небритым неудобно с волховчанами встречаться. За кого нас посчитают?