Генерал Симоняк
Шрифт:
– Останови, - сказал Николай Павлович шоферу, увидев на опушке леса несколько походных кухонь.
Накинув на плечи плащ-палатку, командарм прямиком через поле пошел к опушке.
Никто из хлопотавших у кухонь людей еще не знал в лицо нового командарма. И только потому, что осанистого грузноватого военного сопровождал офицер-адъютант, догадались, что это какой-то начальник.
– Ну, как тут у вас?
– спросил Симоняк, остановившись у крайней кухни.
Высокий сухопарый повар, не спеша орудовавший большим черпаком, ответил:
– Полный порядок,
И он запнулся, не зная, как назвать подошедшего человека.
– Товарищ командующий армией, - подсказал адъютант Симоняка.
Повар выпустил из рук черпак, выпрямился и громко повторил:
– Полный порядок, товарищ командующий.
– Не вижу, - суховато произнес Симоняк.
– Если повар такой тощий, то что же солдату достается. Жалкие крохи...
– По мне не судите, - не смутился повар, - я сызмальства такой.
Командарма, пока он разговаривал с поваром, со всех сторон окружили солдаты. И Симоняк, чувствовалось, был этому рад. От солдат услышишь такое, чего ни в одном донесении не прочтешь.
Между тем о приезде командарма кто-то успел сообщить в штаб дивизии, и вскоре полковник Василий Митрофанович Шатилов тоже появился у кухонь. Он подошел к командарму, представился. Симоняк поздоровался, сказал:
– Ну, Шатилов, показывай, чем солдат кормишь. Повар говорит, что нельзя по нему судить о качестве пищи. Верно это?
– У меня - гусятина с гречневой кашей, - доложил повар.
Подошли к другой кухне. Там на обед готовили борщ и картошку со свининой.
Симоняк, повернувшись к комдиву, проворчал:
– Плохо, Шатилов, плохо солдат кормишь.
– Как плохо?
– удивился полковник, не понимая, что вызвало недовольство командующего.
– А вот так плохо, - согнав с лица хмурость и улыбаясь, проворчал Симоняк.
– От такого харча отяжелеют у тебя солдаты, зажиреют. Трудно им будет в атаку подниматься.
– Ничего, товарищ командующий, - поняв шутку, успокоил комдив.
– Если уж поднимутся, то так атакуют, что их не остановишь.
– Посмотрим... Показывай свое хозяйство.
Симоняк не случайно приехал в 150-ю дивизию. Штаб 3-й ударной армии заканчивал разработку операции против правого фланга группы армий Север, прижатой к морю на Курляндском полуострове. Войска армии готовились наступать в общем направлении на Лиепаю (Либаву).
Дивизии Шатилова в этом наступлении отводилась важная роль. Она должна была овладеть важным узлом сопротивления городом Вегеряй, пробить глубокую брешь во вражеской обороне.
Первое знакомство с дивизией оставило у Симоняка хорошее впечатление. И Шатиловым он остался доволен: живой ум, быстрая реакция, крепкая военная закалка. В свою очередь и Симоняк понравился командиру дивизии. Проводив командарма, он говорил штабным офицерам: Простой, умеет расположить к себе людей, хорошо во всем разбирается. С ним дела у нас пойдут.
За неделю до начала операции Симоняк собрал командиров корпусов и дивизий. Внешне он, как всегда, казался совершенно спокойным, невозмутимым. Стоял у повешенной на стене карты, на которой хорошо были видны
Всё будто обстояло как прежде, когда он в своем 30-м Ленинградском гвардейском корпусе ставил задачи на наступление. Но вместе с тем многое для него тут было внове: и люди, с которыми он по существу только начал знакомиться, и масштаб действий. Сейчас у него .. под началом находились не три дивизии, а три корпуса... Возрос теперь спрос с него. И всё это невольно его тревожило. Но бросая неприметные взгляды на сидевших в просторной комнате генералов и старших офицеров, он чувствовал, как с каждой минутой крепнет контакт между ним и этими боевыми командирами, которые поведут войска армии на штурм вражеских укреплений.
Поставив задачи корпусам и дивизиям, командарм напомнил:
– Удар наш должен быть внезапным. Поэтому прошу вас соблюдать строжайшую скрытность. Противник не должен догадываться - где, когда и какими силами мы начнем наступление.
Утром 27 октября войска 3-й ударной армии атаковали вражеские позиции. Симоняк в это время находился на наблюдательном пункте корпуса Переверткина. Семен Никифорович прихварывал и какое-то время лежал даже в госпитале. Узнав о наступлении, досрочно вылечился и вернулся в корпус.
– Как себя чувствуешь?
– спросил у него Симоняк.
– Когда идет бой, о всех хворобах забываешь.
– Это верно, - согласился Симоняк, вспомнив, как не раз забывал о своих недомоганиях, едва его войска переходили в наступление.
Пока шла артиллерийская подготовка, Симоняк и Переверткин, только недавно познакомившиеся, перебирали общих знакомых. Оказалось, что Семен Никифорович воевал под Москвой, служил в штабе 5-й армии и хорошо знает Говорова.
– Незаурядная, цельная натура, волевая, бескомпромиссная, - сказал о бывшем командарме Переверткин.
Симоняк согласно кивал головой. О Леониде Александровиче он мог бы многое рассказать, но не без внутреннего волнения лишь добавил к словам Переверткина:
– Талантливый военачальник. Я счастлив, что прошел говоровскую школу...
Симоняк, может, и раскрыл бы Переверткину формулу - говоровская школа, но артиллерийская подготовка подходила к концу и вот-вот войска должны были начать атаку.
Бой оказался трудным.
Когда гитлеровцев гнали по ленинградской земле, подумал Симоняк, за их спиной еще были сотни километров захваченной территории. А из Курляндии им удирать некуда, разве только вплавь по морю. Вот и дерутся остервенело, как одержимые.
И всё же войска 3-й ударной за четыре дня наступления не только стронули врага с его первой оборонительной линии, но и пробились вглубь на двадцать пять километров, освободили десятки населенных пунктов, в том числе и город Вегеряй.
Дивизии в корпусах 3-й ударной были малочисленны. Если бы влить в них свежие силы, думалось командарму, успех мог быть, конечно, большим. Но Ставка направляла и пополнение и технику тем армиям, которые сражались в это время на главных направлениях, где решался исход войны...