Генофонд нации
Шрифт:
– Каковые Стена-банк тут же и отправил обратно на остров Науру в банк «Виктория», – тихо проговорил Токмаков. Именно тихо, – громко докладывают о победах.
– Да, и произошло это буквально четверть часа назад…
– Четверть часа? – переспросил Токмаков, понимая, что потерпели крах все планы питерской оперативно-следственной бригады: деньги на счетах не арестованы, факт ложного экспорта не доказан.
Токмаков понял, что его переиграл Костомаров. Подставил женщину, почти точно зная, что опер из Питера постарается ее перевербовать, потом вытащил ее из банка как раз на момент совершения операций.
И
Токмаков тяжелым взглядом смерил Людмилу. Перед глазами замерцали радужные кольца. Может быть, она все знала и напрасно тянула время? Но – убийство? О нем она не могла догадываться…
Тихо, отрезвляюще тикал на запястье хронограф «Полет», словно призывая умерить страсти, охолонуть, трезво оценить обстановку. Четверть часа ничего бы не решили. Ведь не случайно сегодня вышла на работу «деревянная леди» Бергхольц. Она вышла, чтобы осуществить операции, которые уже нельзя было доверить Людмиле Стерлиговой.
Костомаров все предусмотрел. Все, кроме выстрелов на лестничной площадке. Токмаков сжал в кармане футляр с диском – интересно, что на нем? Хватит рефлексии, пора возвращаться к работе.
Непейвода был того же мнения:
– Сейчас вот докурю и поеду опрашивать директора «Орлана». Поинтересуюсь, что это за консалтингово-маркетинговые изыскания, которые тянут на 50 «лимонов» баксов.
И снова прозвучал голос Людмилы Стерлиговой:
– Не теряйте времени. Он давно на кладбище.
– И он тоже? – дернул щекой Токмаков.
– Контору регистрировали на паспорт покойника, – пояснила женщина-альбинос в колготках за 50 миллионов долларов.
Токмаков подошел к прозрачной стене. За двойными стеклами курилась морозная мгла, простроченная цепочками нехотя светившихся фонарей.
Еще один день в Саратове вроде бы кренился к вечеру. Для Костомарова он и вовсе был последним. Недавно в банке отмечали его «полтинник». Токмаков где-то читал, что космический день равен семидесяти двум земным годам. По такой шкале отсчета человек с его коротким веком все равно что бабочка-однодневка. Правда, бабочки не убивают одна другую, не пьют водку, не курят табак.
Прожить на Земле, а тем более в России, космический день, – это надо крепко постараться. Но и здесь хитрое племя оперов обеспечило себе преимущество: день службы им идет за полтора.
Поэтому для капитана Токмакова вечер еще не наступил. Вадим стоял лицом к городу, который успел полюбить. «Волжская твердыня» вдруг напомнила ему – наверное, от переутомления – космический корабль на старте.
Вдали розоватое зарево зримо подчеркнуло округлость земного шара: там на пивзаводе в три смены варили «Саратовское золотое», оставлявшее на губах приятный вкус ржаного хлеба.
Часть третья Оперативные комбинации
Глава первая Мышь черная, мышь белая
1. «Адамова голова»
Зимний день догорал в окне бревенчатого пятистенка на окраине Саратова. В начале прошлого века пятистенок был домом старосты пригородного села Грушинка. А в начале нынешнего до него
Мегаполис был представлен раздолбанной, в ухабах, улицей и черной трансформаторной будкой, на которые открывался вид из окна. Организованную преступность персонифицировали Ноздря и Чуй, сидевшие у окна. Третьим участником этой сцены был человек в кожаной куртке и черной шапочке, докладывавший об успешно проведенной акции.
Теперь шапочка не была раскатана чулком, открывая скошенные, словно обрезанные, мочки ушей и лицо пожившего и много повидавшего человека с крупными чертами, волевым подбородком:
– Когда я увидел, что у девки папка с документами из того же банка, где работал Костоправ, то решил ее подставить. Теперь ее пальчики на рукоятке пистолета. Легко могу засветить ствол ментам через одного бомжарика, как найденный в проходном дворе. Он же на очной ставке опознает телку. Пускай она потом поет что хочет. Никто ей не позволит снизить процент раскрываемости.
Человека в шапочке звали Скотч. Он был не местным братком – птицей свободного полета, которого специально подрядили для этой работы. Было у Скотча и другое погоняло – Паук. Обе клички отражали метод работы специалиста, который перед вдумчивым разговором всегда аккуратно пеленал «собеседника» клейкой лентой.
А вообще-то Скотч был киллером. Проще говоря, наемным убийцей. Он хорошо знал свое дело и сейчас был уверен, что клиенты останутся довольны. Неожиданный ход с подставой не предусматривался контрактом, был своего рода завершающим штрихом, который отличает профессионала от подмастерья.
Поэтому Скотч был удивлен, хотя и не показал этого, когда Ноздря – а он и был заказчиком – подвел итог:
– Волыну у себя пока заныкай, никому светить не надо. Человечка своего – наготове держать, телку – пасти, но аккуратно. Может, она тоже из ментовки, вместе с Костоправом там была. Ведь бумажки-то она ему прямиком несла. Тут к гадалке ходить не надо. Пока все.
– Понадоблюсь – я на связи, – кивнул Скотч, положив папку с документами на стол под окном. Через минуту его фигура, мелькнув на улице, скрылась за трансформаторной будкой, украшенной черепом с костями.
И эта – белая на черном – «Адамова голова» через дорогу смотрела прямо в окно пятистенка!
Ноздре стало вдруг не по себе. Убедившись, что его подельник Чуй зарылся в папку с документами так, будто это журнал с голыми бабами, Ноздря украдкой перекрестил грудь. Вот и еще один человек отправлен на тот свет по его наколке. Правда, чужими руками, и не человек, а мент, но это дела не меняет. Личный счет Ноздри в угольках вырос.
…На хуторе Яблоневом, где прятались Ноздря и Таймураз по кличке Чингисхан, сорвавшись из сумгаитского следственного изолятора, жили, как ни странно, староверы. На одного из них у Чингисхана был хорший «крючок». Больше месяца недавние подследственные сидели в сарае, как раньше парились в одной камере пока оперативно-следственная бригада, собранная со всего Союза, выясняла причины сумгаитской резни. Еду Ноздре и Чингисхану приносил ветхий старик в «мирских», для чужих, мисках. Он-то и рассказал про угольки. За каждое черное дело черти для грешников подкладывают угольки на сковородку.