Георгий Иванов - Ирина Одоевцева - Роман Гуль: Тройственный союз. Переписка 1953-1958 годов

Одоевцева Ирина Владимировна

59. Георгий Иванов - Роману Гулю <Февраль 1955>. Йер.

<Февраль 1955>

«Beau-Sejour»

HYERES. Av. du XV Corps

(VAR) [365]

Дорогой Роман Борисович,

На этот раз я не ответил сразу на Ваше милое письмо только потому, что оно пришло в разгар нашего отъезда. Хлопот и беспокойств было столько, что до сих пор не можем опомниться. Но, наконец, дело сделано и мы на юге: солнце, море и бесплатная крыша над головой. Очень рассчитываю, что очухаюсь здесь после парижской жизни, бывшей в последнее время, мягко выражаясь — непереносимой…

365

В начале февраля 1955 г. Г. И. и Одоевцева уехали из Парижа в Йер, департамент Вар, под Тулоном в интернациональный дом «Босежур» («BeausЈjour»). Он был создан под эгидой ООН для престарелых политических беженцев, не имеющих французского гражданства. Существует до сих пор, хотя русских постояльцев в нем давно нет. Перед отъездом 20 января в зале Музыкального общества («Русская консерватория»») в Париже состоялся вечер Г. И, на котором он сам и Одоевцева читали его стихи, а Терапиано сделал доклад.

Хорошо. Все-таки я еще только начинаю двигать руками и ногами, так что

не судите строго это первое послание. Не хочу откладывать. Во-первых, я, по-видимому, так и не спросил — в беспамятстве — чем Вы были больны? И прошло ли теперь? И, конечно, искренне извиниться (потому что, сами должны это знать, несмотря на наши глупые стычки, что я — мы оба — Ваши настоящие друзья и не сомневаемся — фактами подтверждено — в «взаимности» с Вашей стороны) — что писал Вам так, когда Вы хворали. Но passons*: «если надо объяснять, не надо объяснять» [366] — Вам что — что, «объяснять» вообще не надо. Тоже знаете сами.

366

Одна из любимых, но не совсем точно цитируемых максим Г. И. из книги Григория Ландау «Эпиграфы» (Берлин, 1927): «Если близкому человеку надо объяснять, то не надо объяснять». Григорий Адольфович Ландау (1877-1941) — философ, эссеист, с 1920 г. в эмиграции, с 1921 г. жил в Берлине, сотрудничал и в парижских изданиях, в частности в «Числах». В 1938 г. переехал в Ригу, где в июне 1941 г. был арестован советским властями и 15 ноября 1941 г. умер во время следствия в Сурмогском ОЛПе № 8 Усольлага (Соликамский район Пермской области). Некоторые мысли и выражения Ландау прямо или косвенно постоянно цитируются и в стихах, и в эссеистике, и в письмах Г. И.

Последним парижским впечатлением, кроме грязи, слякоти, денег, билетов третьего класса (до 1945 года больше пользовались слипингами! [367] ) были судороги заново возрожденного «Возрожденья». Чорт знает что. Яконовский, без преувеличения, спятил [368] . Новая редакция — Мейер — желающая делать, вместо раешника, который завела яконовщина — решили «создать» «образцовый» ежемесячник — fine fleur** российской культуры. Но с негодными, сами понимаете, средствами. Вроде как отштукатурить спешно кабак под мрамор и обозвать Зимним Дворцом. И, по размышлении, и довольно коротком, мы оба позволили себе роскошь отказаться от лестного предложения вернуться с почетом и даже с авансами, что для Гукасьяна почти невероятно. И очень рады, что могли себе эту роскошь позволить. Если бы не уезжали сюда на подножный корм — конечно, взяли бы с наслаждением авансы и уселись бы в возрожденную — дурацко-черносотенную лужу. Черносотенную еще ничего, но идиотскую, хамскую, где и ничего не забыли, но и никогда ничему неучились [369] . Но если бы не отъезд и «крыша» — то, возможно, не то что «Возрождение», но и о Бурове бы новый фельетончик написал бы. И никакого бы стыда не испытывал. Хоть и пишу стихи о смерти, а дохнуть не хочется.

367

«Слипинг» — спальный вагон (англ. «sleeping»).

368

Евгений Михайлович Яконовский (1903-1974) — журналист, прозаик, в эмиграции с 1920-х, во Франции; в 1950-е сотрудник «Возрождения», в котором после отставки Мельгунова занимал как ответственным секретарь редакции ведущее положение в формировании портфеля журнала. Печатался также в «Русском Воскресении», «Гранях» и др. эмигрантской периодике. Яконовский написал статью памяти Г. И. в «Возрождении» (1958 № 82, с. 122-126) «Принц без короны» и, по предположению Адамовича «Русском Воскресении» (1955, № 18,20 окт., с. 3).был автором подписанной псевдонимом Андрей Шепель статьи «Моцарт и Сальери», в которой Г. И. уподоблен Моцарту, а Адамович — Сальери.

369

«Ничего не забыли, но и никогда ничему не учились» — благодаря инверсии здесь остроумно перефразируется известное изречение французского адмирала де Пана (de Panat) о роялистах (1796): «Никто из них ничего не забыл и ничему не научился»

Стихи я Вам пошлю. Пошлю — и скорее, чем Вы можете думать, — и те воспоминания, о которых условливались когда– то в незапамятные монморансийские времена. Так что, пожалуйста, имейте меня в виду в смысле места. Через недельки три-четыре получите первую и довольно толстую порцию. Ведь я тогда же много написал, но перебелить черновика просто физически не мог. Теперь другое дело. Ну, рецензия об антологии, я думаю, погибла для вечности [370] . Мог бы и ее восстановить. Или лучше, думаю, плюнуть на нее. Да рецензия. Где же книжка «Нового Журнала» со знаменитой статьей о «Надежде» [371] ? Уж будьте душкой, если еще не послали нам книжки Н. Ж. — бахните ее par avion. Также сообщите адрес и имя отчество Юрасова, чтобы поблагодарить. Ульяновскую статью тоже ждем прочесть [372] . Наверное, как всегда: поражаешься, даже когда не согласен.

370

Рецензия на антологию «На Западе», которую Г. И. обещал написатьеще в мае 1954 г. (см. письмо 31). «Погибли для вечности» и общанные «воспоминания».

371

Роман Одоевцевой «Оставь надежду навсегда».

372

В одной книжке «Нового журнала» (1954, кн. XXXIX) напечатана и рецензия Юрасова на роман Одоевцевой, и статья Ульянова о Ходасевиче «Застигнутый ночью».

Так же Сазонова. Надо ли ей посылать книги. Сюда я не привез ни «Атома», ни «Портрета без сходства», а других у меня просто нет. Не может ли она обойтись книгами, взятыми у кого-нибудь на месте. «Атом», кстати, да еще со статьей о нем Зинаиды Гиппиус, лестной свыше меры, я послал давно, по его просьбе, Завалишину. Пусть Сазонова возьмет у него. Как бы там ни было, убедите ее, что моя вялая реакция на ее желание написать обо мне — объясняется и оправдывается не невнимательностью, а совершенной затравленностью последних месяцев моего парижского бытия. Ну, надеюсь, Вы мне хоть кратко, но быстро ответите. Тогда и я напишу более толково и по существу. И. В. Вам очень дружески кланяется.

Ваш всегда Г. И.

*Не стоит говорить об этом, оставим (фр.).

 **Элита, изыск (фр.).

60. Роман Гуль - Георгию Иванову. 28 февраля 1955. <Нью-Йорк>.

28 февраля 1955

Дорогой маэстро,

Был очень рад получить от Вас письмо и еще больше -

Рад тому, что живете в Варе, Что играете на гитаре, Что бесплатен и стол, и кров, И от Вара далек Хрущев!

Но еще больше тому, что М. М. Карпович выхлопотал Вам прекрасную допомогу, которая докажет Вам, что жизнь прекрасна вообще, а в Варе в частности. Я не

ответил Вам быстро, ибо я очень занят, так занят, как Вы никогда не были заняты в жизни. Хотя, может быть, в те времена, когда Вы в желтой гостиной какого-то клена принимали какое-то общество — может быть, тогда Вы и бывали заняты, но не тем, чем занят я «на сегодня», как пишут в советских газетах. Нет, правда, без шуток. Очень занят и очень устал. Кстати, с мюнхенской станции «Освобождение» пойдет мой скрипт, [373] кот<орый> я послал как-то недавно — о Вас, жуткий маэстро. Признаюсь — уточним — о Вас передавать в страну «победившего социализма», конечно, невозможно. Вы же развратитель пролетариатов, и можете их разложить... Но именно поэтому и оцените мою гениальность, как я подал Вас — я передал небольшой отрывок о Мандельштаме из «Петербургских зим», предпослав рекламное (Вам) предисловие: «друг Анны Ахматовы и Николая Гумилева, Георгий Иванов по справедливости считается лучшим русским поэтом за рубежом». Хорошо? Надо бы лучше — да некуда. Дальше уже — не пускают. И славу Вам даем, и деньги, и все, что хотите, а Вы все нас презираете, и только, как Петр Ильич Чайковский с бедной этой (как ее) Марфы Елпидифоровны фон Мек [374] — все требуете кругленьких и кругленьких... А наши-то труды — без оных ведь? Это грустно. Хорошо всегда, когда за эпистолярным стилем стоит эта возможность получения кругленьких — и стиль становится резвее. Нихт вар?* Это Вам не Вар (просто).

373

Содержание и дату выпуска в эфир этого скрипта установить не удалось.

374

Надежда Филаретовна фон Мекк, рожд. Фроловская (1813-1894) — ко времени знакомства с Чайковским вдова с миллионным состоянием, владелица домов в Москве, поместий и вилл в России и за границей. К Чайковскому относилась, по ее словам, с «самым высоким из всех чувств, возможных в человеческой натуре» и, естественно, всячески помогала ему. Стала своего рода символом благородного, бескорыстного меценатства.

Кстати, где же Вы? В русском (публичном?) доме? Нет. прав да, напишите, это, вероятно, детище Роговского? [375] Одно время детище было красноватым, теперь, наверное — не так уж чтобы.

Вы интересуетесь моей болезнью? Ну, как Вам сказать, я рад бы был так еще полежать. Лежал прекрасно, первоклассно, уйти я вовсе не хотел! (Это из Терапиано.) [376] Госпиталь был чудесный — и с телефоном, и с радиоаппаратом — и китаяночки Вас обмывают каждый день, и негритяночки натирают через день. Вообще, чудо века. Теперь бегаю, как молодой. До поры до времени. «К чему скрывать?». [377]

375

Евгений Францевич Роговский (1888-1950) — эсер, в эмиграции с 1918 г., стал бизнесменом, был директором «Русского дома» в Жуан-ле-Пене.

376

«Лежал прекрасно, первоклассно, уйти я вовсе не хотел» — ни в одном из четырех вышедших к этому времени стихотворных сборников Терапиано такой фразы нет. Она вообще не в духе его несколько отстраненной от быта поэзии, хотя не исключено, что взята Гулем из какого-то стихотворения, напечатанного только в периодике.

377

Скорее всего Гуль имеет в виду цыганский романс А. П. Денисьева «К чему скрывать?» («К чему скрывать, что страсть остыть успела...» (около 1890).

«Возр<ождение>» видал. Что ж, ренессанс, как ренессанс. И масса материала, не принятого «Новым журналом». Это уже прогресс. «Грани» иногда составляются просто-таки весь номер из «отвергнутого».

Кстати, Завалишин (чтобы не забыть) говорит, что «Распад атома» у него и письмо Гиппиус у него. [378] И что если б Вы ответили ему своевременно, то заработали бы деньги (думаю, что врет, он Аполлон Григорьев — советский, но парень очень милый и теперь более-менее трезвый). Если Вы напишете ему письмо (а можете просто для него вложить это письмо в то, которое Вы пошлете мне — зовут его Слава, или Вячеслав Клавдиевич, что то же), чтоб он передал книгу и слова Гиппиус мне, он передаст. А нам это надо — для статьи о Вас, которая будет. Я даже думаю, не трахнуть ли мне о Вас эдакий памятник! Могу. Но как быть с гостиной желтого клена, Ваше Сиятельство? [379] Ее придется забыть, пожалуй. Начнем — с заграницы, а прежнее — заштрихуем издалека. Так? Завалишину напишите, вложите в письмо ко мне. Его адрес такой: <...> [380]

378

3. Н. Гиппиус много говорила и писала о «Распаде атома». По словам Г. И., ее письма к нему сгорели вместе с виллой «Парнас» под Биаррицем во время налета союзной авиации весной 1943 г. В данном случае речь идет скорее всего о статье Гиппиус «Черты любви» в парижском альманахе «Круг» (1938, кн. 3, с. 139-149). Но возможно, имеется в виду и какое-то письмо Гиппиус, не обязательно к Г. И.

379

Гуль вспоминает посвященное Г. И. стихотворение Игоря Северянина «Диссона» (1912): «В желтой гостиной, из серого клена, с обивкою шелковой, / Ваше Сиятельство любит по вторникам томный журфикс...».

380

Дальше оставлено место, чтобы от руки вписать по-английски адрес.

Послать Вам воздухом НЖ в Вар — не могли. У нас режим экономии, ужаснейший. Чертовский. Но Вы, наверное, уже получили номер из Парижа, посланный Жану Жироду? [381] А вот новую книгу — пошлем на Ваш новый адрес.

Кстати сказать, насчет того, что Вы нам что-нибудь пришлете, мы как-то перестали даже надеяться. Хотя вот к июньскому номеру и надо бы было прислать. Стихи. И прозу. Ведь должны же, ведь будете же писать — за кругленькие-то? Ну, вот и еще один гонорар ох... ох, чуть было не сказал непотребного слова — схватите (так будет лучше). Итак, умер Ставров, [382] умер Кнут [383] — да, года идут, идут. Ставров был на год старше меня, а Кнут и вовсе был мальчик, что-то под пятьдесят, кажется...

381

Гуль, разумеется, имеет в виду не самого Жана Жироду (Giraudoux; 1882-1944) — французского драматурга, романиста, эссеиста, умершего десятью годами раньше, а улицу в Париже, названную его именем, на которой жили Ивановы перед отъездом в Йер.

382

Перикл Ставрович Ставров, наст, фамилия Ставропуло (1895— 1955) — поэт, прозаик, с 1920 г. в эмиграции, в Греции, с 1926 г. во Франции. В 1939-1944 г. председатель Объединения русских писателей и поэтов во Франции.

383

Довид Кнут, наст, имя Давид Миронович Фиксман (1900-1955) — поэт, прозаик, в 1920 г. переехал из Кишинева во Францию, участник Сопротивления, с 1942 г. жил в Швейцарии, в 1945 г. вернулся во Францию, в 1949 г. уехал в Израиль.