Герцогиня-дуэлянтка
Шрифт:
– Ну и как прошло твое первое выступление? – раздался голос Стонтона.
– На мгновение мне показалось, что придется менять штаны.
Син рассмеялся, что случалось с ним нечасто, и Гая это обидело.
– Давай смейся, дружище. Завтра ведь твоя очередь смотреть в дымящееся дуло ее пистолета, не так ли?
– Не забывай, что сегодня я уже подставлял свою голову метательнице ножей и позволял ее птице надо мной насмехаться.
– Во всяком случае, Блейд не бросает в тебя ножи с завязанными глазами.
– Не удивлюсь, если номер Сесиль вдохновит и ее.
Гай простонал:
– Надеюсь, до этого не дойдет. Кажется,
– Я заметил: ей доставляет удовольствие использовать тебя как носильщика.
Гай тоже заметил, что мисс Трамбле нравится его унижать.
– Ты голоден? – спросил у друга Гай. – Конюх с постоялого двора сказал мне, что на Гранд-плас есть кофейня, которая открыта допоздна, чтобы обслуживать работников цирка.
Стонтон поморщился.
– Господи, Гай, неужели ты так и не научился говорить правильно, когда мы изучали французский в школе?
Дарлингтон, уже привыкший к насмешкам по поводу его ужасного акцента, лишь пожал плечами.
– Так ты голоден или нет, Син?
– Я там уже ужинал, – ответил тот, доставая из нагрудного кармана часы. – Они закрываются через полчаса, так что тебе лучше поторопиться.
– Проклятье! Значит, у меня не останется времени, чтобы переодеться.
Син взглянул на его костюм из темно-красного бархата, отороченный золотой тесьмой – Барнабаса забавляло, когда немногочисленные сотрудники мужского пола облачались в такие, – и усмехнулся.
– Тебе вовсе не обязательно переодеваться. В этой одежде ты выглядишь как любимый лакей зажиточной старухи.
– Очень смешно.
Стонтону пришлось надеть точно такой же костюм, так что не в его положении насмехаться. Отвернувшись от друга, Гай направился в гардеробную.
– Если надумал переодеться, пропустишь ужин, – крикнул ему вдогонку Син, но Гай лишь отмахнулся.
Он не собирался переодеваться, чтобы из-за этого лишиться ужина. Роль мишени пробуждала страшный голод и жажду, поэтому еда была для него куда важнее.
Чтобы уберечься от ночной прохлады, Сесиль быстро шагала по тихим безлюдным улицам, кутаясь в тяжелую шерстяную накидку.
Ей не нравились такие прогулки в одиночестве, но остальные женщины уже поели, а единственное заведение, в котором можно было получить поздний ужин, скоро закрывалось. Известная пословица гласила: «Береженого Бог бережет», – поэтому Сесиль предусмотрительно надела кобуру с пистолетом поверх серого шерстяного платья, после того как сняла черный шелковый наряд, в который облачалась для выступления.
А ведь лорд Карлайл приглашал ее на ужин. При мысли об этом Сесиль рассмеялась.
О да, она прекрасно знала, что на уме у этого привлекательного пэра. И это была отнюдь не еда. Те несколько дней, что она провела с ним в одном фургоне, почти лишили ее решимости, и она едва не пала жертвой его обаяния, поэтому теперь ей необходимо было во что бы то ни стало держаться от него подальше.
Со стороны могло показаться, что столь тесное общение делало его более земным, этаким своим парнем, но на самом деле ничего подобного не случилось. Было в этом мужчине нечто такое, что заставляло Сесиль чувствовать
Нет, не настолько она глупа. В один прекрасный день Дарлингтон станет герцогом, а она будет все такой же артисткой цирка. И ей никогда не стать для него чем-то большим, нежели временное увлечение.
Она, конечно, могла бы сказать ему, что и сама обладает титулом герцогини, но он вряд ли поверит, а если даже это произойдет, то сейчас таких обедневших французских аристократов вокруг пруд пруди.
Сесиль вспомнила, как познакомилась с герцогом-французом и его женой, управляющими ломбардом, когда впервые оказалась в Англии. Двадцать лет назад французское сообщество разрасталось так быстро, что большинство англичан, особенно представителей высших классов, считали наводнивших их страну эмигрантов в лучшем случае помехой, а в худшем – напастью.
Сесиль на протяжении многих лет ощущала себя предметом насмешек, хотя в последнее время это перестало быть для нее проблемой, особенно теперь, когда она работала на Барнабаса. Будучи эмигрантом, хотя и переехавшим в Англию задолго до революции, он не терпел подобного отношения к своим соотечественникам, и по меньшей мере половина его работников были французами.
Но такой человек, как маркиз Карлайл, наверняка посмотрел бы свысока на обедневшую француженку, вступившую в брак, лишенный супружеских отношений, с умиравшим в тюрьме герцогом. Тем более у нее не было никаких доказательств, что этот союз действительно имел место.
Нет, эту часть ее жизни лучше оставить там, где ей и место: на дне Ла-Манша.
Из ее влечения к лорду Карлайлу ничего не выйдет, и ей лучше об этом не забывать.
«То есть ты действительно хочешь, чтобы из этого что-то вышло? И с каких это пор ты хочешь чего-то большего, чем покувыркаться в постели?»
Сесиль недовольно скривила губы. Нет, она не хотела замуж, но также не хотела, чтобы ею попользовались, а потом выбросили, как ненужную тряпку. Она привыкла сама контролировать отношения. Это она поняла после того, как первый и единственный раз возомнила, будто влюблена. Это случилось много лет назад, когда она была невинной девятнадцатилетней глупышкой. С тех пор у нее было много любовников – а почему бы и нет, ведь ей не перед кем держать ответ, – и ни разу она не пускала отношения на самотек.
– Привет, красотка, – произнес кто-то тихо по-французски, и огромная мужская ладонь, высунувшаяся из двери, мимо которой проходила Сесиль, крепко схватила ее за руку, а потом уже две ручищи толщиной со ствол дерева обхватили ее за талию и прижали к чьей-то широкой груди.
– Помогите! – вскрикнула Сесиль, отчаянно лягаясь. Очевидно, ее каблук достиг цели, судя по тому, что улицу огласил крик.
– Sacre bleu! [6] – вскрикнул негодяй, толкнув Сесиль с такой силой, что она оступилась и ударилась о стену.
6
Проклятье! (фр.)